Андрей Смирнов - Князь лжи

Вставали рано, за час до рассвета. Мяса не ели, а все остальное употреблялось в таких мизерных количествах, что поначалу я думал – умру с голоду. Ничего, не умер, привык. И долго потом перепривыкал обратно.

Нас не учили изменять мир. Нас учили слушать его и отражать в себе, чувствовать и понимать. Оллегри проходил курс древесной магии, а я – магии души и тела человеческого. У нас с Оллегри склонности были к разному, и разному учили нас друиды. Они полагали, что познав страдание и боль чужой души, я уже не стану – не смогу – использовать это знание ей во вред. Никто не застрахован от ошибок, даже такие блестящие знатоки душ, какими были мои учителя. Хотя поначалу все шло так, как они предполагали. И если бы не Ночная Тень, во мне осталось бы гораздо больше от друида, нежели одна привычка просить прощения, причинив вольный или невольный вред любому живому существу.

Еще друиды учили нас каким-то своим обрядам, но эта часть воспоминаний отсутствует полностью.

Оллегри разрешили остаться, чего он и сам страстно желал, а я по возвращении в родную деревню, спустя три года, оказался не у дел. Знахарка у деревни была (успевшая за время моего отсутствия обзавестись еще одной ученицей), семья меня успела подзабыть, из мальчишек моего возраста в друзьях у меня не было никого. А рожа Марка после спокойной жизни в общине показалась настолько противной, что я долго не мог понять: какие общие интересы нас могли связывать раньше? Я вернулся в деревню совсем не тем испорченным мальчишкой, которым из нее ушел. Эти три года сильно изменили мой внутренний мир.

Я перезимовал, а весной отправился в город. Надеясь на удачу, но не совсем без цели и толку. Я хотел поступить на службу к какому-нибудь феодалу, а в перспективе – стать рыцарем или даже бароном. Тогда как раз готовился очередной поход на Ильсильвар – довольно обширную страну, лежащую на противоположном, западном берегу Выплаканного Моря. Для начала я надеялся навязаться кому-нибудь в оруженосцы или слуги, рассчитывая, что некоторые познания в целительстве на первое время заменят мое полное неумение обращаться с оружием – пока я не выучусь воинскому искусству.

Конечно, были и сомнения… Я не приносил тех клятв, которые дают друиды при посвящении внутреннего круга: не брать в руки оружие – только одна из них. Но все-таки меня воспитали на идеях мира, гармонии, согласия и любви, и если бы не красивые легенды о благородных рыцарях и священных войнах, ни в какую армию записываться я бы не пошел.

Три дня я ошивался у лагеря, где шла вербовка. На четвертый день кто-то наконец согласился меня выслушать. Никакими оруженосцами и не пахло, а вот помощником лекаря меня взять согласились.

За неделю, которую мы простояли у города и еще за две, пока добирались до побережья, я тысячу раз успел пожалеть о том, что ввязался в это предприятие. Люди, меня окружавшие, были совсем другими, чем те, к которым я привык, – они были грубыми, жесткими, злыми. После тишины друидских лесов армия представлялась мне кошмарным винегретом из криков, команд и подзатыльников, которыми меня щедро награждали все, кому не лень. Штучки типа завязывания ног здесь не срабатывали, эта детская магия оказалась бессильна против воинов, проливавших не единожды и свою, и чужую кровь и видевших настоящих колдунов, не чета мне, недоучке.

Хотя многое в моем новом окружении отталкивало и вызывало стойкое отвращение, было и то, что влекло. Проведя четырнадцать лет в захолустьях – сначала в деревне, потом у друидов, я поражался всему – конским доспехам, высоким стенам Тольдмаса, городским рынкам, уличным танцовщицам и торговкам, циркачам и матросам… На побережье нас ждали корабли. Вслед за моими романтическими иллюзиями канули в небытие и надежды отдохнуть от постоянной работы, которой меня загружали, – чистки лошадей, оружия, стирки белья – во время плаванья. Оказалось, что корабли совершенно не предназначались для нашей комфортабельной перевозки. Мы – простые солдаты, слуги, оруженосцы – заняли трюм, спрессованные, как сельди в бочке. Мне не переставали поручать всякую грязную работу, из которой наиболее приятным занятием было мыть палубу – можно было заодно подышать свежим воздухом. В другое время таких, как я, редко пускали наверх: два раза в день справить нужду, прямо в море – и все.

За погодой следил настоящий волшебник, так что буря, при иных обстоятельствах разбившая бы наш корабль в щепки, только слегка покачала его.