Владимир Сухинин - Два в одном. Оплошности судьбы

– Да было бы на что там смотреть! – насмешливо ответил гремлун и нагло заявил: – Одни кусты, в которых и лоси затеряются. А про ноги вообще не говорю. Сучья саксаула.

– Ты знаешь про лосей и саксаул? – удивился Артем словам коротышки. На его перепалку с Чу он не обращал внимания. А зря. Та, услышав оскорбления в свой адрес, пулей метнулась к гремлуну, схватила его за тонкую шейку и стала остервенело трясти. Не ожидавший такой шустрости от соплячки, великий Сунь растерялся и сейчас хрипел, полузадушенный сильными ручками Чу.

Видя, что мастеру может прийти скорый конец, Артем строго прикрикнул.

– Чу, оставь домовенка в покое, он, может, когда-нибудь тебе ноги выправит.

Чу перестала трясти гремлуна и осторожно поставила его на лавку. Поправила ему его сбившийся набок фартук. Подняла упавшую шестеренку и с размаху водрузила ее ему на голову. Еще не совсем пришедший в себя Сунь закрыл глаза и молча повалился на пол.

– Какой же он невезучий! – покачал головой человек. – Чу, ты случаем не убила мастера?

Девочка подняла человечка и приложила ухо к его груди.

– Жив негодник, – с облегчением сказала она. – А он правда может сделать мои ноги ровными? – спросила она и подняла до пупка подол платья. Ноги девочки, как искривленные веточки, вызывали жалость.

– Спрячь срам, – вздохнул Артем. Чу такое слово, как «стыд», по-видимому, был незнаком. Она могла ходить и в одежде, и совсем голой. Артем уже знал, что жизнь в замке ее не баловала. С детства солдаты по пьяни пользовались ею и ее телом. Даже скотина Артам не обошел ее своим вниманием. Откуда тут взяться стыду? «А теперь вот затаился любитель сладкого и сидит в левом желудочке», – с раздражением подумал Артем.

Тем временем Сунь пришел в себя. Он затуманенным взором оглядел комнату, не понимая, где находится. Потом залез на кровать и захрапел.

Артем наконец добрался до ужина и, как всегда, с удовольствием стал его уплетать.

– Жначит, так, Шу, – жуя, сказал он, – после ужина у нас час молитвы, будем у вашего Хранителя и у нашего боженьки просить благословения. Мне на руки, тебе на ноги. Завтра утром отцу Ермолаю расскажешь, что молилась Хранителю насчет своих ног. Жапомнила? – засунув последний кусок мяса в рот, спросил он.

– Жапомнила, – передразнила девочка Артема и засмеялась.

Утром Артем и Чу стучались в комнату отца Ермолая. Он долго не открывал, а потом за дверью послышался рык разбуженного медведя.

– Кого там жабы на метле принесли? Сожгу еретиков! Что за напасть! Не дают духовному лицу пребывать в молитвах и созерцании славы господина нашего.

Дверь с трудом открылась, и Артему предстало опухшее от пьянства лицо духовного звания. Аромат перегара, наполнявший маленькую келью, был показателем того, что с вечера созерцал инквизитор.

– Тебе чего? – уставился он на мага.

Тот с подобострастным видом поклонился и совершенно невозмутимо ответил:

– Мы пришли на исповедь.

– На что вы пришли? – воззрился на парня удивленный инквизитор в мятом халате и одном сапоге.

– Вы говорили, чтобы я привел к вам на исповедь новообращенную верующую дочь Хранителя.

– А где она? – еще не до конца понимая, что говорит этот маг, спросил священнослужитель.

– Вот она! – Артем вытащил, прятавшуюся за его спиной девочку.

Отец Ермолай поморгал глазами и наконец вспомнил вчерашний разговор за обедом.

– Надо идти в исповедальню, – с трудом проговорил он. – Но я! – Он покачнулся и схватился за дверь. Она стала открываться и потащила святого отца за собой. Ухватившись за нее, как матрос за мачту во время шторма, он повис на ней и закончил свою мысль: – Еще не набрался нужной святости.

«Зато набрался совсем другого», – подумал Артем, но вслух сказал совсем иное:

– Да что вы, святой отец! Я в жизни не видел другого такого святого подвижника, каким являетесь вы. Если другим нужна исповедальня комната, как слепому стена, чтобы держаться за нее, то вы можете принимать исповедь в любом месте, – сказал Артем, не моргнув глазом.

Инквизитор собрал в кучу взор, который блуждал впотьмах коридора, и уставился на парня, стоявшего с благоговейным выражением на полноватом лице.

– У, отрыжка бесовская, – проворчал он и спросил: – Блудишь?

– Я – нет, святой отец, – ответил Артем.

– Да я не тебя спрашиваю, а ее! – ткнул он пальцем почти в лоб баске.

– Нет, святой отец, я в замке все комнаты и коридоры знаю.

Инквизитор махнул рукой: и эта такая же, как и он, – промычал: