Эл Ригби: Капитан Два Лица

Внутри что-то знакомо, по-детски сжалось. Дуан вновь прислонил одну ладонь к соляной гробнице и как можно более равнодушно спросил:

— Что же мне хотел сказать Железный , чего не сказал сам?

— Он верит в тебя, что бы ни случилось. Но если проиграешь и как-то повредишь нам, он тебя выпотрошит и без потрохов вздернет. Всё.

— Всё … — повторил Дуан и снова улыбнулся. — Славно. Можешь передать, что я крайне тронут такой любовью. И если меня не прикончит по дороге кто-нибудь ещё, буду думать именно о его обещании. А теперь хватит соплей. Проваливай. Хороших вам ветров.

Беспокойство усилилось стократ, стоило гибкой тени сгинуть. Последнее верное существо, нуц с родовым именем Дарина, Черный Боцман, с которой Дуан однажды в одиночестве брал на абордаж медицинский корабль, когда все остальные лежали, распухшие от зураны. Да, в ее присутствии план — как и почти все другие планы — казался куда выполнимее. Без нее же Дуан впервые задумался о том, что сейчас ему могут просто пустить в затылок пулю, не тратясь на вопросы и предупреждения. Королевская стража никогда не славилась способностью вникать в происходящее глубже, чем на выстрел или удар меча. Диковатая Стража Гробниц, не привыкшая лицезреть живых гостей в своих владениях, — особенно.

И все же Дуан вновь повернулся ко входу спиной, склонил голову и посмотрел в глаза мертвого короля. Они не выражали ничего: ни облегчения, ни радости, ни скорби. Возможно, именно сейчас король всё же спал, просто не смежая век.

— Ты бы понял. Или велел меня повесить.

Больше Дуан ничего не сказал в следующие три швэ, пока звуки торопливых шагов не наполнили затхлый воздух. Пират стоял — прямо и недвижно, руки по швам. Стоял, надеясь, что сзади не видно: колени предательски дрожат, как у глупого желторотого юнги. И вот-вот…

— Ни с места! Замри, вор! Ты осквернил усыпальницу государей, да хранит нас их сиятельный взор! Повернись!

Предсказуемое начало почему-то успокоило. Дуан лениво подумал о том, что за время длинной тирады мог бы перестрелять как минимум половину наряда, а парочку увальней — зарезать. А потом он плавно, медленно, не переставая демонстрировать пустые руки, развернулся; босые ноги неприятно заскребли холодные камни.

— Доброго вечера.

Говоря, он уже встал так, чтобы заросшее лицо стало лучше видно в неровном свете факела. Лицо, мало чем отличающееся от лица уснувшего короля, будь он моложе и не разучись улыбаться. Лицо, которое знал каждый стражник, потому что обязанность высматривать в толпе эти черты была для них такой же неоспоримой, как две другие: дышать и носить клинок.

Высматривать. Искать. Верить. Тщетная и, казалось, невыполнимая обязанность уже на протяжении десяти, почти одиннадцати Приливных Кругов.

— Я, — громко и четко заговорил Дуан, — И но ле Сп а да да Алар и , наследник королевского рода. Боги вернули мне свободу. И я пришел занять место моего отца.

Каждое слово подобно пуле находило цель, а последним выстрелом стала роза : вспыхнула алым светом в центре приподнятой левой ладони. Детальный рисунок, королевский гербовый цветок, каким от рождения отмечен лишь род ле Спада, род перворожденных монархов , потомки богов. И какой обязательно проступает на коже, стоит любому наследнику произнести свое полное имя, включая последнее, «малое», прозвание. Прозванием Ино было «Алари». Сокол . Двусмысленное, сейчас — двусмысленное, как никогда прежде.

— Принц… это принц!..

Один за другим стражники падали ниц и бросали перед собой клинки и пистолеты. Никто пока не решался подступить, даже подползти ближе. Дуан тоже не двигался. Его мысли были далеко от неотесанных перепуганных людей в синих форменных плащах. Очень далеко. В море, по которому уходила от бухты остроносая баркентина. Дарина, наверное, стояла у штурвала, а может быть, там с ней стоял кто-то другой. Возможно, они, те двое, как всегда смеялись.

«Он верит в тебя». Так Дарина сказала?

Он верит, никто и не сомневался. Но вот провожать не стал.

Покусывая нижнюю губу, принц Альра’Иллы Ино ле Спада, или капитан пиратского судна «Лас а рра» Дуан Тайр э , обернулся. Его настоящий, не дождавшийся встречи отец лежал под толщей соли и смотрел синими усталыми глазами, смотрел, не приветствуя, не напутствуя и не проклиная. Здесь . И Дуан должен был скорбеть чуть больше о нем, а не о другом, чужом родителе. Скорбеть, не думая, как хотел бы навечно свести королевскую розу с ладони.