Фриц Лейбер - Мечи против смерти

Оцепеневший, изумленный, но при этом несчастный и полный подозрений Мышелов уставился в темный дверной проем и смотрел в него, пока не поднялась луна и на ее фоне не вырисовались корявые ветви высохшего ястребиного дерева. Шильба больше не проронил ни звука, не шелохнулся, и Мышелов тщетно ломал голову, какой бы не слишком глупый вопрос еще задать. В конце концов он тронул каблуками бока вороного коня, тот сейчас же повернулся, осторожно ступая, взобрался на Насыпную дорогу и неспешным галопом поскакал на восток.

Почти в то же самое время – ведь чтобы добраться через Великую Соленую Топь и Зыбучие Земли до гор, что позади Илтхмара, города с дурной славой, нужно скакать целый день – и после почти такой же беседы Фафхрд заключил точь-в-точь такое же соглашение с Нингоблем Семиоким, сидевшим в своей обширной, имевшей массу разветвлений пещере, – с тем разве отличием, что Нингобль со своею склонностью к празднословию произнес в тысячу раз больше слов, чем Шильба, но в конечном итоге сообщил столько же.

Словом, оба героя, люди сомнительной репутации и весьма беспринципные, отправились в царство теней, причем Мышелов осмотрительно придерживался прибрежной дороги и только севернее Сархеенмара свернул в глубь суши, тогда как Фафхрд безрассудно гнал коня через Отравленную пустыню прямо на северо-запад. Тем не менее обоим удалось в один и тот же день пересечь Выжженные горы – Мышелов двигался северным перевалом, а Фафхрд – южным.

После Выжженных гор небо заволокли густые тучи, которые опускались все ниже и ниже, но ни дождя, ни даже намека на туман не было. Студеный воздух дышал влагой, вероятно испарявшейся из какого-то далекого подземного источника, на фоне густой зеленой травы чернел редкий кедровый лес. Стада черных антилоп и черных северных оленей пощипывали на лужайках траву, однако ни пастуха, ни других людей не было видно. Мало-помалу небо сделалось еще более мрачным, казалось, вот-вот наступит полярная ночь; вдалеке выросли причудливые низкие холмы, усыпанные грудами черных валунов, горизонт осветился множеством огней всех цветов и оттенков, кроме голубого, которые по мере приближения исчезали, не оставляя после себя ни золы, ни какого-либо иного следа. Тут Мышелов и Фафхрд окончательно поняли, что находятся в царстве теней, которого на севере до смерти боялись не знающие жалости минголы, на западе – упыри с толстыми бежевыми костями и невидимой плотью, на востоке – сам Царь Царей, взявший за непреложное правило предавать смерти любого человека, пусть даже собственного визиря, возлюбленного сына или наидрагоценнейшую из жен, который осмелится хотя бы шепотом произнесли запретные слова: «Царство Теней», не говоря уже о том, чтобы так или иначе обсуждать столь зловещее место.

Через какое-то время Мышелов увидел черный шатер, подскакал к нему, спешился со своего вороного коня и раздвинул шелковые занавеси у входа: за столиком из черного дерева, равнодушно потягивая из хрустального кубка белое вино, одетая в любимое ими обоими фиолетовое шелковое платье с накинутым на плечи горностаем сидела его возлюбленная Ивриана.

Но она отсутствующим взглядом смотрела в пространство, а ее узкие, изящные руки имели мертвенный голубовато-серый оттенок, да и лицо было того же цвета. Только волосы, черные и блестящие, казались такими же живыми, как прежде, хотя, как почудилось Мышелову, немного отросли – так же как и ногти.

Ивриана пристально уставилась на Мышелова – ее глаза, как он теперь заметил, были слегка подернуты матовой белой пленкой, – чуть раздвинула почерневшие губы и монотонно заговорила:

– Я не в силах выразить, Мышелов, как счастлива видеть тебя, любовь моя вечная, ведь ради меня ты не побоялся ужасов царства теней и все же остался живым и невредимым, а я вот мертва. Никогда больше не приходи сюда и не тревожь меня, мой ненаглядный. Радуйся жизни. Радуйся.

Мышелов бросился к ней, опрокинув по пути хрупкий черный столик, но Ивриана как-то сразу потускнела и в мгновение ока погрузилась в землю, словно под ней был прозрачный, мягкий и неопасный с виду зыбучий песок, а не плотный дерн, как убедился, вцепившись в него пальцами, Мышелов.

Тем временем, в нескольких ланкмарских лигах к югу, Фафхрд испытывал те же самые ощущения, пребывая в обществе своей драгоценной Вланы, с блестящими каштановыми локонами и тоже синюшными лицом и руками – ах, эти милые, длинные сильные пальцы! – и одетой, словно лицедейка, в черную хламиду и красные чулки, – с тою, однако, разницей, что прежде чем уйти под землю, она, будучи женщиной несколько более резкой, чем Ивриана, голосом безжизненным, монотонным и составлявшим разительный контраст с энергическим содержанием ее речи, проговорила: