Эдвард Корнейчук - Хьервард

— Где староста? — тихо спросил я, подъезжая.

Кретьен толкнул в плечо кого-то сутулого старичка с окровавленным лицом. Старичок споткнулся и повалился в грязную лужу перед копытами моего коня.

— Ваша милость! Отец родной! — запричитал старичок, жалобно глядя на меня снизу вверх и не делая попыток подняться из лужи. — Не губите старика! Не губите старика!

— Ты признаешь власть Ордена Звезды? — спросил я.

— Ваша милость! Признаю! Признаю! — старик стал торопливо кланяться, негромко подвывая.

— В твоей деревне стояли мятежники? — спросил я.

— Не губите! Не губите старика! — подвывал он, игнорируя мой вопрос.

— Повесить! — коротко приказал я, повернувшись к Кретьену. Он радостно оскалился.

— Давайте его вон к тому дереву! — закричал Кретьен. — Старый хрен! — он с яростью ударил старика рукояткой меча.

Два воина подхватили забрызганного грязью старика под локти и повели к раскидистому дереву, росшему возле дороги.

Брат-рыцарь Гальфрид поехал вслед за ними, устало покачиваясь в седле.

Пока воины занимались приготовлениями к казни, брат Гальфрид скучным голосом, лишенным всяких интонаций, по памяти зачитал смертельный приговор. За последнее время ему приходилось читать его очень часто. Слишком часто.

Испуганные жители, жмущиеся друг к другу, окруженные озлобленными воинами, оцепенело наблюдали за казнью.

Старик перестал причитать. Теперь он молчал, уставившись куда-то перед собой, не слыша и не замечая происходящего вокруг.

Прищурившись, я смотрел на небо. Я чувствовал себя невероятно усталым и разбитым.

Холодные ветра — сиверы кидали на деревню клочья грязно-желтых листьев, носились между домов, распахивали плащи воинов, завывали в печных трубах. Они старались напомнить людям, что не за горами время Белого Безмолвия.

К полудню небо прояснилось, вновь показалось между рваных туч бирюзовой гладью. Наперекор утихшим ветрам засияло солнце.

Я вошел в избу, самую богатую в деревне, в которой собирался расположиться на ночлег. Во дворе мой стремянный с парой воинов-послушников распрягал вьючных лошадей.

Отстегнув тяжелый меч — прекрасную работу гномов Ар-ан-Ашпаранга, я сел на широкую лавку.

Пришел Джемберг, виляя хвостом, доверчиво ткнулся мокрым носом в мои ладони. Я поворошил пальцами его гладкую густую шерсть. Постукивая когтями по дощатому полу, пес ушел к дверям и завозившись, улегся спать возле них.

Я поплотнее закутался в теплую меховую накидку.

Хотя было время обеда, есть мне совсем не хотелось. Я велел стремянному подать вина.

Опустошив высокую глиняную кружку большими торопливыми глотками, я почувствовал, что немного согрелся. Вино слегка затуманило взор, зато мысли мои сразу же приобрели приятную легкость, отстранившись от обыденного и привычного окружения.

— Пойди сюда! — крикнул я стремянному. Он сидел в сенях и тихонько наигрывал на потрепанной лютне, которую таскал с собой по всем походам. — Хочу спросить тебя…

— Да, ваша милость! — стремянный вошел и остановился возле меня, ожидая продолжения. Испытанный воин, со шрамом во всю щеку, участвовавший вместе со мной в памятных вылазках против диких тварей Орды.

— Как думаешь, победим мы мятежников?

— Ваша милость, а разве может быть иначе? Мы — Воины Ордена Звезды. Нам сами Боги помогают.

— Уверен? — я усмехнулся. — Мы с тобой давно вместе воюем. Скажи мне честно, без утайки. Каким бы не был твой ответ, я тебя заранее прощаю. Скажи мне, я — жестокий командир?

Стремянный уставился на меня удивленно. Покачал головой, усаживаясь на скамью рядом со мной.

— Ваша милость… А на войне ведь по-другому нельзя. Здесь все просто — или победа или смерть. Зато уж если победил — некому тебя судить. Был ли ты жестоким или милосердным — неважно. Главное, что победить смог.

— Скажи, а тебе самому война не надоела?

— Не надоела, ваша милость.

Теперь я удивился его словам. Я посмотрел ему в глаза. Он был еще молод, едва ли ему исполнилось двадцать. Но глаза его показались мне невероятно старыми. Наверное, точно такие же глаза у бессмертных эльфов.

— Как война может надоесть мне… — продолжал он. — Если вся моя жизнь — это война. Ничего другого я не знаю, не умею, да и не хочу знать.

— Тебе нравиться такая жизнь? — спросил я. Я никогда еще не разговаривал со своим стремянным на подобные темы. — Постоянные походы, грязь, кровь, риск, постоянное ожидание смерти?

— Ожидание смерти? — усмехнулся он. — Так ведь жизнь наша, это и есть постоянное ожидание смерти. Все мы умрем, рано или поздно. И если это неизбежно, я предпочитаю умереть с мечом в руках. Я готов ко всему, к любым неожиданностям. Самое большее, что может случиться со мной — это смерть. А ее я совсем не боюсь.