Дин Кунц: Убивающие взглядом

Драконов изумрудного цвета и ярко-красных, как киноварь, желтых и девственно-белых, как подвенечное платье невесты, черных, как сам дьявол, и оранжевых, как пламя, вырвавшееся из лампы, — хрупких и прозрачных как паутинки…

Драконов, похожих на бабочек, достигающих в длину семидесяти ярдов и в размахе крыльев двадцати и весивших при этом всего двести или триста фунтов…

Драконов как воплощение красоты…

Драконов, убивающих взглядом…

Он вздохнул, отвернулся от огромного окна, уселся на один из черных легких кожаных стульев, щелкнув выключателем небольшого, но мощного фонарика, который держал в руке, и достал листки. Закурив сигарету, взглянул на свои новые стихи.

Первые три — выбросил в мусорную корзину, даже не просматривая. Четвертый — прочел, перечитал заново, а затем для большего эффекта прочел еще раз вслух и громко:

— Неплохо, — раздался голос из темноты. В небольшой круг света рядом с его стулом шагнул Абнер. — Только не убеждай меня, что Поэт-Первопроходец терзается сомнениями по поводу смысла жизни.

— Пожалуйста, мое имя Марио.

Поэт-Первопроходец. Таким было имя, которым охарактеризовал Марио «Лайф», опубликовав первую подборку его стихов, заслужившую одобрение критики. Он и сам признавал, что все это выглядит в высшей степени странным: первопроходец космоса, завербованный на три года в спецподразделение для освоения вновь открытых миров, — и надо же, занимается поэзией на неведомой планете в некой, никому не известной звездной системе. И все же — Поэт-Первопроходец?..

— Слышал о твоей стычке с Маршаллом.

— Это была не стычка.

— Судя по тому, что мне рассказали, именно стычка. Так что же тебя в нем раздражает или беспокоит, Map?

— Он не понимает сути вещей.

— Как и все мы.

— Достаточно сказать, что он мог бы послужить зеркалом, в котором я вижу самого себя. И это отражение не из приятных.

Они посидели молча.

— Ты что, так и собираешься просидеть всю ночь?

— Нет, Врач-Первопроходец, не собираюсь.

— Драконы возвестят о своем появлении в ближайшие шесть часов, — ухмыльнулся Абнер. — Тебе не мешало бы отдохнуть.

Дэнти сложил свои поэмы, встал, выключил фонарик и ответил:

— Пожалуй, но давай сначала хотя бы минуту полюбуемся на океан, согласен?

Ее волосы проросли змеями, шипевшими и обнажавшими клыки.

Его рука горела в том месте, где в нее впились острые зубы и где теперь сочилась по каплям кровь.

Она медленно обернулась — ее лицо было одновременно прекрасным и внушало ужас. И глаза тоже.

И его мышцы так же медленно, но верно стали превращаться в гранит.

— Нет! — воскликнул он. — Думаю, что только-только начинаю прозревать, чтобы…

Его волосы стали едва различимыми прожилками камня. Каждая клеточка лица застыла навек в частицу того, что никогда не сможет умереть — и лишь подвержено эрозии под воздействием дождя и ветра.

И наконец его глаза, пристально глядевшие в ее, заволоклись пеленой и тоже превратились в камень.

Он проснулся от криков, раздавшихся в ушах.

Но перед тем, как открыть глаза, он успел увидеть ее, прикованную к колеснице; Она кривила рот в агонии.

Языки пламени лизали ее лицо, пока, он обретал свободу; взметнувшийся горящий экипаж вместе с ней сорвался с утеса и исчез.

Но, даже проснувшись, он не мог избавиться от звучания криков в ушах. На ощупь он включил лампу над кроватью и зажмурился от яркого желтого света. Затем взглянул на часы. Пять часов утра в переводе на земное время.

Предостережения драконов о своем появлении возымели эффект. Это были не крики, но причитания, издаваемые неестественными голосами.

— Берегитесь и бегите! — так и слышалось в них.

Спасайтесьбегите, спасайтесьбегите, спасайтесьбегите…

Он так и спал в рабочей одежде — форме из синтетической ткани, отливающей пурпуром. Эмблема «Объединенной Земли» красовалась на правой руке — голубь, сидящий на зеленом глобусе. Эта символика всегда вызывала в нем отвращение. Ему представлялась почему-то картина: голубь гадит на земной шар.

Впопыхах спотыкаясь, он пересек комнату, открыл дверь и вывалился в коридор, усиленно моргая, чтобы стряхнуть с глаз остатки сна.