Танит Ли - Одержимый Шон

— Что ты хочешь этим сказать? — Я думаю — и ты тоже этим хвалился, — у нас нет никаких оснований избегать Крея или смерть, или что там еще есть по ту сторону реки. Он уже показал, на что он способен. Он разорил наши очаги и лишил нас родных. Сделал нас сумасшедшими. А способности… Они приходят, когда они нам нужны, не так ли?

— К тебе, Шон, они, кажется, приходят.

— К тебе тоже, ведь только воспоминания сбросили тебя с неба. Это то, что держит нас на земле. Но…

— Но?

— У них есть лошади с крыльями.

— Я говорил тебе, что мечтал об этом?

— Нет.

— Хорошо. Что дальше?

— Племя Крея после наступления темноты разъезжает по лесу. Они охотятся и ловят каждого, кто заблудится. Хорошо, пусть они нас заманивают. Пусть они нас найдут, если они того желают.

Глаза Дирна вытаращились от удивления. Глаза Шона тоже.

Кто-то другой говорил его ртом. Одержимость. Или какое-то безумие? Или внутренняя ярость, мучительное желание овладеть судьбой и потребовать расплаты за все лишения.

— Но я не хочу встречи с ним, мой дорогой Шон.

— Да ты послушай! Кто же ищет смерть? А мы сделаем это. Мы загоним этого кабана к нему в логово.

— Безумие.

— В трясину Крея, скача на их собственных конях. С прекрасной мертвой девочкой возле луки. Смерть будет подпрыгивать от страха.

— Пусть подпрыгивает. Что дальше?

— Отомстить, как сделал бы любой мужчина из деревни хижин. Отомстить за то, что он сотворил с нами, со всем, чего коснулся.

— Отомстить. Но как?

— Убить его.

— Кого убить? Смерть убить?

Они уставились друг на друга, испуганные взбудораженные, почти не веря в эту ерунду. Шон бессознательно сказал о мертвых, как о живых. Он еще не убил ни одного человека. Убить смерть было, очевидно, невозможно. Или…

— Послушай, — сказал Шон, — что-нибудь еще известно? Что позволило бы хоть что-то понять? В один момент мы стали одержимы духами, благодаря чему мы, как птицы, летали по небу. А потом мы ползали по земле и пытались друг друга задушить или заколоть. Мы потеряли все, что у нас было, только лишь из-за твари в образе человека с вороньей головой и его отродья. Есть в этом какой-нибудь смысл? И все же это произошло. В таком случае, вероятно, мы могли бы и смерть убить. Я не знаю. Но только… — в нем снова поднималась ярость. Он уставился на Дирна, скрипя зубами и сжимая кулаки, — … я намерен попытаться сделать это.

Дирн медленно кивнул. В этот момент лицо его уже было невеселым.

— Ты хорошо аргументируешь. Тогда к Гнилому углу, король!

Они шли к Холодному Ручью. Это было длительное путешествие. Золотые блики на земле мягко светились; вода в ручье, там, где падали солнечные лучи, была цвета прозрачной зелени, а в тени казалась черной жидкой смолой. Они напились воды. Есть было нечего. Может быть, вода, к которой благоволила смерть, была сытнее. Они чутко подремали на берегу, перекинувшись случайными словами, так как разговор был опасен. Да и что им было обсуждать, кроме прошлой жизни в деревнях, которая была полна лишений? То же, что им предстояло, было слишком невероятным, чтобы дать тему для разговора?

День клонился к концу: он ускользал между деревьями. Полумрак охватил лес. Он стал ночным лесом, лесом Крея.

Дирн и Шон лежали на земле с пустыми животами и смотрели в ручей. Когда-то оттуда всплыла звезда. Но поверхность воды была гладкой. Сова, промчавшаяся над их головами в ветвях, заставила обоих вскочить и грубо выругаться. Шон взял горсть камней и швырнул их в воду.

— Вставай, смерть! — закричал он в ручей: мальчик, со страхом вытолкнувший из себя угрозу темноте.

Ручей оставался безмолвным и темным. Темнота действовала на нервы.

— Ты можешь еще немного пройти? — спросил он Дирна.

— Я могу, а ты считаешь, что мы должны идти дальше до реки, чтобы встретить его в его владениях?

— Может быть, смерть не хочет принимать вызов, — сказал Шон.

— Что за ерунда!

Шон ухмыльнулся. Он подставил Дирну плечо, и тот оперся о него как можно легче. Они пошли дальше. Дорогу находить было нетрудно. Тут и там сквозь крону леса можно было видеть молодую луну, которая указывала им дорогу. Шон про себя ругался. Если бы в ту ночь, когда Джоф привязал его к дереву, светила луна… Он поймал себя на том, что тихо зарычал, как волк.

Однако примерно через милю по ту сторону ручья деревья стали гуще и, казалось, оттуда вытекала чистая чернота, дыхание ночи. Они двигались еще медленнее, постоянно спотыкаясь. Иногда случайный бледный луч пробивался там, где листва была немного реже, но по большей части идти приходилось совершенно вслепую.