Дмитрий Башунов - Ангелы над Москвой

— Ну, да, — согласился Эулий. — Способ восприятия действительности у животных и насекомых настолько различен, что говорить о направленной жестокости нельзя: осе или пчеле все равно, кого жалить — безобидного ребенка или опасного взрослого. Да она и не различит, кто есть кто…

— В общем, Эулий, я предлагаю тебе всех эльмадцев отсюда увести. Но для этого нам нужно проверить идею, пришедшую в твою светлую голову. Ксор, кстати, нам намекал, что движение души сродни управлению пространством… Давай-ка попробуем найти одно из тех фотонных зеркал, которые остались после разрушения кораблей.

Эулий немного помолчал, вспоминая.

— В моей лаборатории, которую мы построили в горах, есть все данные о расположении кораблей на тот момент. Можно вычислить…

— Не нужно ничего вычислять. Смотри…

Медленно кувыркаясь, между ними и верхними слоями земной атмосферы проносилось огромное полусферическое зеркало. Его внутренняя чаша настолько четко и детально отражала и далекие звезды, и близкие облака, и бесконечную черноту космоса, что казалась невидимой, прозрачной. Наружная, выпуклая сторона, ничем особенным не отличалась. По всей ее поверхности бугрились остатки каких-то конструкций, а обрывки трубопроводов странными щупальцами тянулись вовне — и ни до чего не могли дотянуться. Величественное, и, одновременно, жалкое зрелище, отметил про себя Эулий.

Они с Ксаверием приблизились к зеркалу.

— Давай так, — предложил ученый, — мы оба представляем себе пространство, занимаемое зеркалом, в виде сложенного в несколько раз одеяла. Вот это-то одеяло мы и — вместе, одновременно, по команде — и пытаемся распрямить. Встряхнуть, вытряхнуть!

— А с чего ты решил, что хоть что-нибудь получится? — поинтересовался Эулий.

— Расскажи, как ты летаешь?

— Ну-у-у… Просто устремляюсь вдаль, как будто у меня есть тело. Весь протягиваюсь вперед, если хочешь.

— Понятно, все мы так… А ноги твои воображаемые — где?

— Ноги я, Ксаверий, как будто бы подтягиваю к себе, только это как-то бесконечно… головой устремляюсь, а ноги подтягиваю. Все время. И такое странное у меня ощущение, будто вода по ногам струится. А что, у тебя по-другому?

— Точно так же. У всех душ передвижение получается одинаково хорошо, причем совершенно неосознанно. Я бы сказал — инстинктивно.

— И что из того?

— А то, Эулий, что наше передвижение в пространстве — суть есть наше управление пространством. Когда мы устремляемся вперед, мы, по сути дела, растягиваемся в пространстве.

— Или, если рассуждать методом от противного, мы остаемся на месте, но сминаем пространство в промежутке от нашей воображаемой головы до наших воображаемых ног… Так? — догадался Эулий.

— Именно, друг мой, именно. Потому-то скорости нашего передвижения много выше скорости света — граничной для распространения любой разновидности электромагнитной энергии. Потому-то и инерцией мы не обладаем.

— Но ведь мы же не осознаем, каков механизм взаимодействия души и пространства?

— Что не мешает нам вполне успешно передвигаться… В общем, давай пробовать!

Человеческие души примолкли, сосредоточившись на гигантской чаше. Внешне не изменилось ничего. Зеркало, в непосредственной близости от которого они находились, только дернулось — и то не целиком, а так, будто по нему пробежали волны. Даже не пробежали, а лишь возникли, обозначились сразу по всей площади и толще, и моментально исчезли.

— Получилось ли? — спросил Эулий.

— Надо проверить, — ответил Ксаверий, — но как?

— А давай толкнем его к Земле! Попробуем толкнуть… Представим, что устремляемся вперед, только вместо воображаемой головы — у нас реальный край реального зеркала.

И снова ничего не изменилось внешне. Хотя нет: мало-помалу край огромной, по-прежнему сверкающей чаши, стал передвигаться в сторону голубого марева атмосферы.

— Как думаешь, Эулий, долго ли ему так ползти?..

— Парусность огромная. А мы, как ни крути, в верхних слоях атмосферы… Оно наверняка уже тормозится. Давай еще подтолкнем!

И они вновь приблизились к краю зеркала, и вновь приложили к нему свои неловкие и неодновременные усилия. Однако дело пошло на лад. Километрового диаметра чаша, блистая отполированным нутром, загудела и завибрировала, встречая первые воздушные уплотнения. Земное притяжение неумолимо тянуло ее вниз. Все более слаженно, и потому все более действенно, толкали этот циклопический обломок две человеческие души.