Я встала.
— Я еду в гостиницу. Не бойтесь, я не уезжаю. Просто мне надо выспаться.
— А, — сказал Марк — оглушенный, по прежнему ничего не понимающий, сбитый с толку Марк. — Ясно.
— Я поговорю с Киром. Поэтому не советую вам возвращаться в «Свистульку» до вечера. Ради вашего же блага. Вас обоих.
Вернувшись в гостиницу, я первым делом узнала у портье, на месте ли Кир.
— Господин из двести шестого номера уехал утром вместе с вами, еще не возвращался, — вежливо ответил тот.
— А другой?
— Какой другой? В две шестом господин был лишь один, он въехал одновременно с вами. Может, вы про…
— Про его спутницу, — я улыбнулась, мысленно поблагодарив судьбу, что Кир здесь не присутствует. Узнай он, за кого его принимали — гостинице, пожалуй, потребовался бы капитальный ремонт. — Дама, что была с ним.
— А, девушка, — портье тоже улыбнулся. Что, впрочем, никак не отразилось на его вечно уставшем лице. — Девушка в мужской одежде, конечно… Она наверху, госпожа. Уточняла расписание гранд-трактусов на завтра, сказала, что собирается уехать.
— Спасибо.
Дверь была заперта, я легонько постучала.
— Кто? — спросил настороженно Кир.
— Таис.
— Что?
— Поговорить. Я одна, Марк остался на складе. Просто поговорить с тобой. Не против?
Кир был против. Он не собирался разговаривать со мной. Но было кое-что еще.
— Поговорить о тебе и о Марке.
Десять секунд тишины. Я слышала дыхание Кира за дверью.
«Открой, — подумала я. — Соверши единственный раз в жизни верный поступок. Продиктованный не страхом.»
Кир был чародеем, но читать мысли он не умел. Через десять секунд дверь тихо скрипнула, открывшись. Кир смотрел на меня настороженно, исподлобья. Привычная смесь злости и презрения — все, что он мог мне предложить. Мне захотелось положить ладонь на его вихрастую макушку, но я понимала, поступи я так необдуманно — он зашипит и тут же захлопнет дверь.
— Что? — спросил Кир напряженно.
— Зайти можно? Я ненадолго.
— Зачем?
— Я уже сказала — поговорить.
Он неохотно пропустил меня внутрь. Здесь все было, как вчерашним утром. То ли горничная не успела навести порядок, то ли Кир успел вернуть все в привычное состояние хаоса. Я надеялась, что у меня получится поколебать это состояние. Не нарушить — пусть только поколебать. Потому что дальше так продолжаться не может.
Я закрыла за собой дверь, села на кровать. Кир делал вид, что смотрит в окно, но не похоже было, что происходящее за стеклом его действительно интересует.
— Ну что? — не выдержал он наконец. — Что ты хотела?
— Почему ты хочешь уехать? — спросила я вместо ответа.
— Мне нечего тут делать.
— Разве?
Он забарабанил пальцами по оконному стеклу.
— От меня здесь нет толку как от чародея. Я не хочу быть сопровождающим. Вернусь в Трапезунд. Мне это море вообще никогда не нравилось.
— Или дело в Марке?
— Марк… Марк — самодовольный кретин, — процедил Кир, но спохватился, придал своему лицо прежнее выражение безразличия и холодного презрения. — Плевать на Марка. Он думает, что справится здесь сам? — пусть. Не буду мешать.
— Ты ведь давно его знаешь, да?
— Допустим, — он нахмурился, — и что? Что тебе надо, Таис? Ты пришла кого-то с кем-то мирить? Мне это не надо. И уж точно тебя послал не Марк. Мне не нужны разговоры.
— А мне показалось — нужны, — мягко сказала я, глядя ему в глаза, — мне показалось, тебе очень нужен разговор. Вчера. Не помнишь?
Он напрягся. Как звереныш, ощущающий опасность, но не знающий, откуда она грозит. Шерсть встала дыбом на загривке, оскалились зубы, напряглись лапы…
— Не помню, — бросил он. — Таис, тебе не кажется, что ты пришла сюда совершенно зря? Потому что если вдруг тебе так не кажется, я могу сказать тебе прямо — ты пришла сюда зря. Я не хочу слушать твои дурацкие вопросы, и если ты надеешься, что…
— Я видела тебя тогда, — сказала я просто, — когда мы с Марком… Ну ты понимаешь.
Он обмер. Изо всех сил попытался сохранить свое презрение, но тщетно — не было его, в серых глазах метался лишь затаенный страх. Перепуганный дерзкий мальчишка. Да мальчишка ли?..
Он знал, что я все поняла. Видел. Но надеялся, что не придам значения. Не замечу. Что все обойдет стороной. Это уже типично мужская черта. У него было много мужских черт, у этого тощего чародея, сидящего на подоконнике с растерянным видом, и каждой этой чертой он перечеркивал себе выход. Может, для этого они и были нужны ему — перечеркивать выходы?
Читать дальше