Кирилл Шатилов - Торлон

— Как ты думаешь, Локлан собирается брать в дорогу свою рыжую дикарку?

— Это его личное дело. И уж точно никак не твое, — добавил Олак с грустной улыбкой. — Между прочим, если ему за эти дни удалось ее приручить, она будет нам хорошим подспорьем. Видела бы ты, как она дерется!

— Представляю. — Орелия внимательно посмотрела на отца. Он должен знать. — Слушай, меня мучает один вопрос, на который ты, пожив в замке и пообщавшись с тамошними обитателями, все-таки, может быть, найдешь ответ. Почему Ривалин сам не рассказал все Локлану, а захотел, чтобы за него это сделала я?

— Кто захотел? — переспросил Олак.

— Ривалин. Ну ты наверняка его видел: слепой, рифмы сочиняет, лысый весь. Все, что я сказала Локлану, было с его слов. Поразительный человек! Очень надеюсь, что Локлан и его призовет с собой.

— А ты Локлану про это говорила?

— Конечно.

— А он что?

— Ничего. Промолчал.

Олак наклонился к дочери и ласково провел шершавой ладонью по каштановым прядям.

— Больше никому об этом не говори, моя милая.

— Но почему?

— Потому что Ривалин, слепой поэт и кровный враг главного писаря замка прошлой зимой при невыясненных обстоятельствах упал со стены и насмерть разбился о камни. Было решено оставить это происшествие в тайне. Похороны прошли очень скромно. Так что придумай в следующий раз что-нибудь более убедительное для Локлана. Эй, Хейзит, идем! Сегодня нас ждет немало важных дел.

Орелия смотрела вслед отцу еще долго после того, как он и его молодой спутник скрылись в толпе ни о чем не подозревающих гостей.

Эта трилогия — своеобразное и необычное для российского фэнтези произведение, обещающее открыть новое направление в развитии жанра, даже если здесь оно кажется хорошо забытым старым. Попробую объяснить, что я имею в виду.

За исключением немногих известных авторов, из которых по пальцам можно перечислить тех, кто пишет действительно оригинальные вещи, создается впечатление, что жанр отечественного фэнтези можно разделить на три широкие категории. Первая — это классические романы «меча и магии», где в разных пропорциях смешаны славянские, кельтские, скандинавские и прочие национальные мотивы, варьирующие от школьных мечтаний и ролевых игр до крепкого ремесленничества в лучших образцах. Вторая — так называемое юмористическое фэнтези с эталоном в виде Терри Пратчетта и пародийные произведения (иногда весьма удачные) с аллюзиями на западные блокбастеры, творчество коллег по цеху или самоиронией. Здесь могут присутствовать элементы детектива или космической оперы. Третья категория — историческое фэнтези, часто замешенное на православной или языческой мистике и пересекающееся с литературой «меча и магии». Почему же трилогию Кирилла Шатилова можно рассматривать как нечто особенное?

На первый взгляд действительно ничего особенного. Англичанин Уилфрид Гренфилд попадает в иной мир, как это случалось со многими до него и, несомненно, случится после. Описательный аспект, безусловно, является одной из сильных сторон автора, поэтому реальность нового мира (путь даже это кусочек Мертвого болота) сразу становится близкой, а потребность в элементарном выживании играет роль движущей силы в начале повествования. При этом шаблонное мышление читателя автоматически допускает, что речь идет о главном герое, чья линия, с теми или иными отступлениями, будет выдерживаться до конца. Но эта иллюзия рассеивается уже страниц через двадцать, когда автор переключает внимание читателя на коренных обитателей иного мира, для которых Уилфрид, пусть и доставивший им реликвии древнего героя, является не более чем мелким недоразумением, а перспектива действия расширяется и приобретает большую глубину. Это мир меча, но в нем нет магии — по крайней мере, в привычном смысле слова. Мир довольно небольшой и даже скудный по своим масштабам, хотя и не по внутренней насыщенности; это вызывает некоторую досаду, но причина выясняется ближе к концу трилогии, и она хорошо обоснована.

Поскольку не имеет смысла прослеживать сложные перипетии сюжета, в которых читатели разберутся самостоятельно, скажу несколько слов о том, что мне это напоминает — только по настроению, а не по авторской манере и не по конструкции повествования, которая скорее близка к историко-приключенческой прозе. Во-первых, «Хроники Томаса Ковенанта» Стивена Дональдсона — по глубине погружения в фактуру, но без неизбывной мрачности, магии и мессианства. Во-вторых, некоторые фэнтезийные произведения Пола Андерсона, где он старается поддерживать контакт с историческими реалиями, вплетая в них нити легенд и эпических сказаний. И, наконец, по обстоятельности и неспешному развитию сюжета можно усмотреть сходство с книгами Дэвида Эддингса, особенно с «Летописями Белгариада», где, кстати, тоже есть мерги, хотя и в другом контексте. Главное отличие, как уже говорилось, заключается в отсутствии какого бы то ни было волшебства, если не считать магии слова.