Роджер Желязны - Хроники Эмбера I-II

— Мне тоже, — пробормотал я.

И внезапно я увидел ее в зеленом, как морские глубины, платье с большим вырезом и пышными складками. Звучала музыка, пары кружились в вальсе, отовсюду доносились веселые голоса. Я был одет в черный с серебром… Видение исчезло. Но я твердо знал, что вспомнил часть своего прошлого, и про себя выругался, сетуя на провалы в памяти. О чем мы с ней разговаривали там, в зале, не обращая внимания на веселье и танцы?

Я наполнил кружки пивом и решил проверить на Эвелине свое видение.

— Помнишь тот бал? — спросил я. — Ты была в изумрудном платье, а я в черных с серебром одеждах. Играла музыка, а мы с тобой стояли и разговаривали. Какой прекрасной казалась жизнь…

На лице ее появилось мечтательное выражение, щеки порозовели.

— Да. Много воды утекло с тех пор… Скажи, ты действительно ни с кем не вел переговоров?

— Честное слово, — поклялся я, стараясь удержаться от улыбки.

— Сейчас все изменилось к худшему, — вздохнула она, — и отражения оказались не так безопасны, как мы думали…

— Продолжай.

— Он не изменился. Разве что забот прибавилось.

— Понятно.

— Да. И, как ты понимаешь, ему необходимо знать твои намерения. Что ты собираешься предпринять?

— Ничего, — небрежно ответил я.

— То есть как? — Глаза ее изумленно расширились.

— По крайней мере в данный момент, — торопливо сказал я. — Сначала мне надо во воем разобраться.

— Вот оно что.

Второй ирландский волкодав вошел в библиотеку и тоже улегся у стола. Мы молча допили пиво, доели бифштексы и бросили кости собакам.

Потом нам подали кофе, и неожиданно я понял, что испытываю по отношению к этой женщине самые настоящие братские чувства, которые, однако, я быстро в себе подавил.

— Итак, что новенького? — спросил я, прихлебывая кофе маленькими глоточками. Безобидная фраза, вполне естественная и абсолютно безопасная, ведь вряд ли она спросит в ответ, что я имею в виду.

— Все по-прежнему. — Она откинулась на спинку кресла и рассеянно уставилась в потолок. — Ничего особенного не произошло. Возможно, ты поступил умнее всех нас вместе взятых. Мне и самой здесь нравится. Но… разве можно забыть…

Я опустил голову, не зная, какое выражение придать своему лицу, и на всякий случай сказал замогильным голосом:

— Ты права. Это невозможно.

Пауза затянулась, и я понятия не имел, как вести себя дальше, но, слава богу, она заговорила первой.

— Скажи, ты меня ненавидишь?

— Ты с ума сошла! — воскликнул я. — Что бы между нами ни произошло, как я могу тебя ненавидеть?

Видимо, мой ответ ей понравился, потому что она улыбнулась, обнажив белоснежные зубы.

— Спасибо. Несмотря ни на что, ты — настоящий мужчина.

Я поклонился и расшаркался, не вставая со стула.

— От твоих похвал у меня закружится голова.

— Ну это вряд ли.

И я почувствовал себя неуютно.

Сидевшая передо мной женщина наверняка знала того, кто хотел погубить меня, и ненависть вспыхнула во мне с новой силой. Я едва удержался от желания потребовать у нее ответа.

— И все же, что ты собираешься предпринять? — спросила она, и я невнятно пробормотал, не придумав ничего лучше:

— Все равно ты мне не поверишь.

— Как мы можем тебе верить?

Я решил запомнить это «мы».

— Вот видишь. Но я хочу доказать, что говорю правду, и поэтому останусь жить в твоем доме. Тебе не составит большого труда следить за каждым моим шагом.

— А потом?

— Потом? Поживем — увидим.

— Умно, — сказала она. — Необычайно умно. И ты ставишь меня в неловкое положение. — (Честно говоря, мне просто некуда было идти, а деньги, полученные за шантаж, таяли с каждой минутой.) — Оставайся, конечно, но учти, — она взяла в руки цепочку с брелоком, висевшую у нее на шее, — что это — ультразвуковой свисток для собак. У Доннера и Блитцера четыре брата, каждый из них прошел дрессировку, и они сбегаются по первому моему зову. Если они нападут все вместе, даже тебе не удастся долго продержаться. В Ирландии и волков-то не осталось после того, как там вывели эту породу собак.

— Знаю, — машинально ответил я и тут же понял, что действительно это знаю.

— Да, — продолжала она. — Эрик останется доволен, когда я скажу, что ты — мой гость. Он вынужден будет оставить тебя в покое, а ведь ты только этого и добиваешься, n’est-cе-pas?

— Oui.

Эрик! Меня заколотил озноб. Я помнил, хорошо помнил Эрика, и это было очень важно, хотя мы давно не виделись.

Почему?

Потому что я его ненавидел. Ненавидел так сильно, что убил бы, не моргнув глазом. Вполне возможно, что когда-то я пытался это сделать.