Марина Вишневецкая - Кащей и Ягда, или небесные яблоки

И когда с веревкой вернулась, даже глаз свой огромный прикрыла — ничем не хотела Кащею мешать.

Только, видимо, Коловул почуял недоброе. С рычанием из волка юношей сделался.

— Лихо! Лихо! — и валун стал толкать. — Ты это… Не верь ему! Кащею верить нельзя!

Встрепенулась от страха Лихо. Огромный свой глаз распахнула. Отшатнулся Кащей, отвернулся, меч свой выхватил и не глядя, а так, наугад голову великанше пронзил. И когда уже меч вынимал, только тут и увидел — глаза единственного Лихо лишилась.

Как же страшно кричала она от ужаса и от боли — дрожь по телу Кащею пошла. А по пещере бежал уже Коловул. Откатил огромный валун, увидел окровавленный меч и на Кащея с рычанием ринулся.

Отступил Кащей на полшага, на камень ногою попал. Тут его Лихо ручищей и ухватила, и хоть связаны были у великанши руки, умудрилась в спину Кащею иглу свою костяную воткнуть. Боль такая была, словно самое сердце пронзила.

Когда бы не Степунок, плохо Кащею пришлось. Вздыбился конь, заржал и овец, которые в угол его зажали, теперь на Лихо и Коловолу погнал. Потому и вырвался из ручищ великанши Кащей. Потому и не смог Коловул до него дотянуться. Овцы теперь между ними ходили черной плотной волной. А потом закружились овцы и прочь из пещеры пошли. И Степунок с ними вместе. И Кащей, потому что успел на коня своего вскочить.

Миг оставался им до желанного освобождения! Вот и пещера была уже позади, и водопад, вот и озеро впереди заблестело… А только снова волком сделался Коловул. В три прыжка нагнал Степунка и Кащея зубами с него стащил. Вот они по земле уже покатились. Чьи руки, чьи когти, чьи зубы сильней? До меча Кащею было не дотянуться. И тогда он руками схватил и стал разрывать волчью пасть. Когти могучего волка, казалось, повсюду в тело его впились. И всё же Кащей пересилил, перетерпел. И вот уже стал от боли сипеть Коловул, а потом и попискивать, точно волчонок… Пощады, должно быть, просил. Даже когти в лапы вобрал… И Кащей отпустил его и ногой от себя оттолкнул. И тогда вдруг услышал: «Финь! Финь! Финь!» — и в небо взглянул — ну конечно, это была Фефила.

Она сидела на склоне горы так высоко, что казалось — на облаке. В лапах держала Фефила камень и так настойчиво повторяла: «Финь! Финь-финь-финь!» — что Кащей наконец ее понял и стал от сипевшего волка из последних сил отползать. Степунок шел с ним рядом. Иногда подгибал передние ноги. Но Кащей, истекающий кровью, только гладил коня. Забраться ему на спину у него уже не было сил.

Должно быть, это обнадежило Коловула. Волк перестал сипеть, из пасти опять засочилась слюна. И вот он уже подобрался, готовясь к прыжку. Хвост с торжеством закруглился… И тогда-то с вершины горы вниз ринулся камень — один, небольшой, но так ловко Фефилой отправленный, что следом за ним покатились еще и еще. И вот уже два десятка огромных камней легли друг на друга и встали между Кащеем и волком — стеной. Невысокой, остроугольной. И пока Коловул размышлял, как ему, обессиленному, будет легче через нее перебраться, Кащей отдышался… И когда Степунок вновь опустился с ним рядом, смог — с трудом, а все-таки смог — на него с земли перебраться. И даже присвистнул негромко:

— Финь! Финь!

И тогда за спиной у него опять начался камнепад. А потом глаза сами закрылись, только руки привычно сжимали поводья. А потом, должно быть, пришло забытье. Он не чувствовал даже рук.

Вот уже Инвар в дому их сидел. А Родовит и не знал, чем еще его угостить. Потчевал князя ладейного и перепелом, и куропаткой, и зайцем, и мясо лося на вертеле для него запекли, и медвежатины в особом, Мамушкой выдуманном посоле, из погреба для него достали. Жадно ел Инвар — за четверых. И еще ему помогал Здой-Кудйа. А Ягда с ним рядом сидела. Кусок ей в горло не шел. Всё казалось, что амулет Кащеев сам собой о чем-то тревожном звенит. Вот и сидела не шелохнувшись. А только ножики с ноготок все равно как будто точили себя друг о друга. Накрыла их Ягда ладонью, а они и под нею дрожали.

Родовит же по-своему это истолковал. Так решил, что смирилась с судьбою его строптивая дочь. А потом и лучше решил, что это она князю Инвару так сердечность свою выражает. И пальцем Зайца и Утку к себе подозвал — оба они в углу для поручений стояли — и шепотом их зачем-то в подпол отправил. А только вернулись они — от запаха фыркнула Ягда — с тем самым ларцом, который Жар перед свадьбой из топи принес.

И вот принялся Родовит один за другим из ларца доставать каменья. Таких драгоценных, большущих таких Инвар в жизни своей не видел, должно быть. Разгорелись у ладейного князя глаза. И слова на чужом языке теперь из него вылетали так стремительно, словно крики из птиц. А потом, от волнения и вовсе забывшись, Ягду жирной рукой за подбородок схватил.