Олег Верещагин: - Путь домой. Книга вторая

…никогда не возвращайтесь

В прежние места…

Я приподнял край настила. Удерживая его левой рукой, правой достал дагу, несколько раз стукнул яблоком по размазанной у самого пола глине — она отвалилась кусками, открыв каменную забивку, которую я расковырял наконечником ножен. Убрав дагу в перевязь, я запустил руку в открывшуюся неровную дыру — и пальцы мои наткнулись на холодную кожу.

При общем нетерпеливо-удивлённом молчании я достал кобуру, с которой свисал ремень с пустым патронташем. Отпустил топчан. Повозившись с клапаном — кожа высохла и потрескалась — я достал, пачкая пальцы салом, наган.

— Ого… — выдохнул кто-то. Электрической искрой побежал по пещере удивлённый шепоток.

— Я его оставил здесь тогда, перед уходом, — пояснил я, проводя пальцем по стволу. — Кончились патроны… А сейчас я снова ими разжился — буквально чудом.

Хаахти, всё это время наблюдавший за мной цепким холодным глазом, кивнул:

— Бери свою вещь… Садитесь, грейтесь и ешьте. Мы рады вам.

К вечеру дождь перестал. Но ветер не унялся — сильнейший и плотный, он как будто стал ещё свирепей, нёсся над Карпатами, срывая с карнизов и склонов камнепады. Небо очистилось, на нём горели, почти не мигая, страшные крупные звёзды. Похоже было, что под утро придёт настоящая зима…

Но в пещере, как и положено, было тепло, светло и весело. Не знаю, то ли хозяева каждый день так ужинали, то ли отмечали что-то, то ли дали пир в честь нас — но я не ел так уже давно. Кристо вообще расслабился полностью — он сидел рядом с какой-то девчонкой (не финнкой, кажется) и то и дело принимался болтать с ней, а потом они вместе хохотали. Глаза у Кристо блестели, и я вдруг подумал, что весной оставлю его здесь. Зачем и куда ему тащиться? Каждому своё…

Шум слегка утих — на свободное место вышел и сел, скрестив ноги, один из мальчишек (нам всех представляли, но я никого не запомнил — мысли были напрочно заняты другим). Положил на расставленные колени кантеле — музыкальный инструмент вроде гуслей, у меня ещё была в своё время книга финских и карельских сказок, которая так и называлась: «Кантеле». И сейчас есть. У меня…

Я не знал финского. Но песня, которую он запел, звучала красиво, незнакомые слова складывались в ритмичные строки, набегавшие друг на друга, словно волны прибоя. Все молчали, слушая парнишку — в точности как и мы слушали, когда пел Север или кто-то из девчонок.

Сидевшая рядом со мной слегка веснушчатая, но в общем-то очень симпатичная девица, чуть наклонившись — очевидно, заметила, что я не понимаю и решила сыграть роль переводчицы. По-русски она говорила себе («очень не очень»), но я понимал…

…Смелый мальчик был князем своего племени, а красивая девчонка верно его любила. Они вместе шли по воюющим землям навстречу опасностям, рука об руку сражались с врагом и бесстрашно смотрели в глаза смерти, заставляя её отступать. Но настала тяжёлая зима, и тоска вошла в сердца людей. Они обвинили своего князя в том, что он привёл к ним беду, хотя был он не только их князь, но и их друг. Тогда мальчишка и девчонка ушли прочь, и племя распалось. Они поселились в далёкой земле, где нет боли и крови, где можно отложить в сторону клинок и, ложась спать, знать, что проснёшься живым. Там они и жили — долго и счастливо. Но однажды на остров, где они нашли приют, добрался один из их друзей — опомнились те и хотели, чтобы их вождь вернулся. И девчонка с мальчишкой, оставив своё спокойное счастье, вернулись в мир войны и встали плечом к плечу с друзьями. Снова были бои — и вот мальчишка-вождь попал на лесной тропе в предгорьях Кавказа в засаду негров. Их было сто. А он — один… Но упал он последним — и никто из чёрных так и не смог похвастаться победой. Друзья похоронили павшего над тропой. А девчонка над свежей могилой подняла клинок и поклялась на светлой стали помнить и мстить.

С тех пор её видели во многих местах. Она всегда одинока. И немного найдётся тех, кого так же боятся негры…

…Певец давно вернулся на своё место, и пир вновь забушевал (иначе не скажешь), а я всё сидел на своём месте, глядя в одну точку — в огонь. И не сразу понял, что Хаахти обращается ко мне:

— А ты не хочешь спеть?

— Я? — вопрос застал меня врасплох. Все одобрительно загудели. — Вы хотите, чтобы я спел? — когда все снова закивали и загалдели, я растерянно пожал плечами и, взяв протянутое кантеле, поставил его на колено. Попробовал — это немного походило на «инструмент» Игорька Басаргина. Я устроил кантеле удобней. Левой рукой — сгибом указательного пальца — потёр губы. — Я буду петь по-русски. Это песня одного нашего автора. Очень хорошего автора… [1] Отношение автора книги к Б.Окуджаве вот уже много лет резко отрицательное, на грани отвращения. Но советскому мальчику Олегу из 80-х годов Окуджава очень нравился. Я только не очень хорошо играю… и пою.