Мариэтта Роз - Феррано

— Пожалуйста, не трогайте! — кинулась она.

Мужчина одернул руку.

— Простите.

Нина смягчилась.

— Феррано был величайшим художником своего времени… — начала она, но мужчина прервал:

— Величайшим? Не надо так громко! Он был небрежен.

Нина оскорбилась, а незнакомец, словно не заметив этого, продолжил:

— Смотрите, вот здесь! — Он указал на одну из картин из цикла «Окна Италии». — Самый обыкновенный дом, бедный квартал, множество окон и всё такое. По замыслу здесь должен быть вечер, но вот эту часть, — незнакомец ткнул пальцем, — художник рисовал утром, а свет после не исправил. Понимаете? Небрежность. — Он улыбнулся.

— О! — только и сумела сказать Нина.

— А вот здесь… — Незнакомец сам провел молодую женщину по залам, указывая на ходу ей на те или иные недочеты картин. Нина была очарована: о многом не знала даже она!

— Скажите, а почему картины висят так? — спросил вдруг незнакомец.

— Что Вы имеет в виду? — удивилась Нина.

— Ну, насколько я знаю, академики выделяют периоды в творчестве Феррано несколько иначе.

Нина, краснея, пояснила.

— Думаете?

Нина кивнула, незнакомец почему-то улыбнулся.

— А вот эта картина, — он указал на «Портрет мертвой женщины», — почему она висит отдельно?

— Я думаю… — Нина вздохнула. — В картина Феррано ранее не было трагизма. Понимаете? Он рисовал только радость, красоту. А здесь — смерть. Я думаю, что-то с ним произошло тогда, ведь картина нарисована после длительного перерыва. Что-то что переменило его… Знать бы только что?..

Они оба вгляделись в картину. На ней изображена женщина, глубокая старуха, сидящая в кресле на террасе дома. По всей видимости, родственники вывели её погреться на солнышке, и ещё никто не знает о случившемся.

— Посмотрите, она ведь улыбается, — продолжила Нина. — Она прожила долгую жизнь и умерла так, как подобает в старости. В тепле, достатке, в своём доме. Я думаю, что Феррано только тогда начал понимать, что такое смерть.

— Спасибо, — сказал вдруг незнакомец и пожал ей руку.

Это было так неожиданно, что Нина раскраснелась и быстро затараторила:

— А Вы знаете, Феррано не нарисовал ни одного автопортрета!

— Почему Вы так решили? — рассмеялся незнакомец. — Он нарисовал уйму автопортретов. Разве можно научиться рисовать чужое лицо, если не можешь изобразить своего собственного?

— Но ведь нет ни одной картины!

— Значит, они уничтожены, вот и всё.

— Но почему?

— Наверное, он просто не хотел, чтобы потомки знали его лицо.

— Ниночка Аркадьевна, а ведь он красавчик! — сказала вдруг Лариса. Это была ужасно красивая и не менее вульгарная девица, едва закончившая колледж культуры и ещё не успевшая выйти замуж. Нину она откровенно презирала, и сама Нина отвечала ей мягкой нелюбовью.

— Что? — не поняла её Нина.

В тот же день, вечером после работы, она вместе с другими сотрудницами галереи одевалась в служебном помещёнии. Правда, обычно просто так топталась рядышком — прихорашиваться не считала нужным, но уходить первой не хотела.

— Ну, тот парень, что премиленько так взял Вас за руку у той дурацкой картины с мертвой старухой, — продолжила Лариса.

Слова сказаны — смутившуюся молодую женщину окружила стайка коллег, жаждущих подробностей. За Нину говорила Лариса. Оказывается, она успела разглядеть незнакомца с головы до ног: он был хорошо и, главное, дорого одет, явно иностранец, а уж как он смотрел на Нину!

— А из его кармана выпало вот что! — под конец заявила Лариса и достала из кармана флаер какого-то клуба. — Это, между прочим, весьма модное, очень дорогое закрытое заведение. — Она церемонно протянула флаер.

И внезапно Нина поняла, что Лариса ей завидует.

Её жизнь иссякла.

С последней картиной, упакованной для отправки, всё утратило смысл. Её тело продолжало дышать, двигаться, но делало это чисто механически, в силу необходимости производить те или иные действа.

Она соприкоснулась с Богом, и ничто более не могло сравниться с этим.

Нина взяла отпуск.

Весь день она сидела на диване, скрестив руки на коленях, в полной тишине.

Абсолютной тишине.

Давящей тишине.

Феррано!

Она и без того получила больше, чем могла мечтать — она прикоснулась к Богу! И теперь осталось только воспоминать те дни, когда в залах галереи царили его картины, как она шествовала мимо них, говорила о них.

О нём.

«Феррано был величайшим художником своего времени».