Елизавета Абаринова-Кожухова - Царь мышей

Однако Солнышко ничуть не смутился:

- А я никогда по-настоящему и не верил, что тебя не стало. Даже у учителя спрашивал, правда ли, что ты жив, а он мне ответил, ну, ты ж его знаешь, он любит позаумничать, что, дескать, в каком-то смысле так оно и есть.

Василий, разумеется, понятия не имел, о каком учителе толкует его друг, но переспрашивать не стал.

- Я его тогда спросил - мол, если ты в каком-то смысле жив, то не могли бы мы с тобой в каком-то смысле встретиться. Учитель сказал, что это вообще-то не положено, но если очень хочется, то можно. А вчера он мне позвонил и сказал: "Принимай гостя". Я сразу все понял, и вот пожалуйста - мы снова вместе.

- А я ничего не понял, - вздохнул Вася.

- Потом заглянем к учителю - он тебе все объяснит, - пообещал Солнышко. - Ну ладно, поехали дальше.

И они поехали. Вернее, пошли, катя велосипеды. После нескольких поворотов, они вышли на центральную аллею, а по ней - к главному выходу с Матвеевского кладбища. За железнодорожным переездом открывалась перспектива Матвеевской улицы. Как и в "нашем" Кислоярске, она была покрыта булыжником, что очень затрудняло движение машин, а езду на велосипеде делало бы совсем невыносимой, если бы не широкие асфальтированные тротуары.

- Решили оставить, как есть, - пояснил Солнышко. - История все-таки. Не мы брусчатку клали, не нам ее и убирать. Да ничего, Вася, мы поедем другим путем. - И с этими словами он привычно вскочил на велосипед.

"Другой путь" оказался безымянным переулком, который отходил от Матвеевской улицы, а вторым концом в прежние годы упирался в проходную военного завода, того самого, из-за которого на кладбище не приживались хвойные деревья. Василий не знал, как выглядел этот завод, не имевший даже названия, только "почтовый ящик номер такой-то", при советской власти, но бывал на его территории уже в более поздние годы. Большинство корпусов были "приватизированы", а на самом деле - просто разгромлены и разграблены и имели такой вид, как будто подверглись массированному нападению той продукции, которую долгие годы выпускали. Лишь несколько небольших вспомогательных корпусов, куда вселились фирмы, имели более-менее пристойный вид, отчего общая картина запустения выглядела еще безрадостнее.

Совсем не то было здесь, в Кислоярске "потустороннем", как Василий продолжал его звать, хотя уже не совсем был уверен в точности такого обозначения.

Переулок не прерывался у проходной, которой здесь и не было, а продолжался дальше, через бывший завод. Да и безымянным он больше не был - сердце Василия на миг дрогнуло, когда он прочел название: "Улица Сорочья".

Территория бывшего завода разительно отличалась от того, что мог видеть Василий в "своем" Кислоярске. В ярких, праздничных зданиях трудно было узнать те мрачноватые серые корпуса, где люди, высшее творение природы, производили орудия для уничтожения себе подобных. Теперь здесь размещались мастерские, гостинницы, кафе, а кое-где и обычные жилые дома. Ну и, разумеется, все свободное пространство занимали деревья, цветочные клумбы и зеленые лужайки.

- А там, - Солнышко махнул рукой куда-то в сторону, - даже вишневый сад посадили. Ты бы поглядел, как он хорош в цвету!..

И вдруг Василий затормозил, как вкопанный: на месте прежнего технического водоема возвышалась церквушка, полностью повторявшая ту, где служил отец Александр, даже ограда была точно такая же, разве что более новая и не покосившаяся. Конечно, это могло быть и совпадением - мало ли на свете похожих церквей - но стояла она не просто где-то, а на Сорочьей улице. Хотя в Царь-Городе Сорочья улица находилась в совсем другой стороне.

Не добавила ясности и памятная доска, вделанная в ограду: "Храм Всех Святых на Сороках. Восстановлен стараниями Кислоярской общественности в 1997-2001 годах". Далее следовал список юридических и физических лиц, коим общественность выражала особую благодарность за содействие, и первым номером значился председатель горисполкома Александр Петрович Разбойников. Даже после всех сюрпризов Василий был потрясен до глубин души - представить себе пламенного коммуниста и борца с религиозным мракобесием товарища Разбойникова восстанавливающим опиомокурильню для народа он никак не мог.

- Васька, что ты там копаешься? - раздался чуть не над ухом голос Солнышка. - А-а, вот оно что. А я и не знал, что ты памятниками интересуешься. Красивая церковка, что есть, того не отнимешь. Ну, поехали?

- Поехали, - согласился Дубов, берясь за руль. - Только давай не так быстро. Поговорить надо.