Кирилл Шатилов - Торлон. Война разгорается

Тут Тангай заметил, что пленник проснулся и молча наблюдает за ним, не поднимая головы.

— Что, жрать захотел? — поинтересовался дровосек, однако ответа не получил. Пленник равнодушно закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Ну вот и помалкивай, приятель. Девок наших не разбуди, дай им отоспаться.

— Отлить надо, — хриплым шепотом признался Гийс.

Тангай ухмыльнулся и стал быстро-быстро скручивать свиток в трубочку. Получилось. Сунул в бутыль, прикрыл пробкой, поставил в ряд с остальными, выстроенными вдоль стенки. Подошел к столу.

— Ну, раз надо, отливай.

— Руки развяжи.

— Еще чего!

— Тогда сам штаны мне спусти.

— Я тебе сейчас поговорю тут! — вскипел Тангай и, ухватив пленника за воротник, одним рывком сдернул со стола и поставил на ноги. — Может, тебе еще и подер…

Додумать и уж тем более договорить он не успел. Пленник взмахнул почему-то больше не связанными за спиной руками. В одной из них оказался короткий кухонный нож с широким лезвием. Где-то на краю сознания у Тангая мелькнуло понимание того, где он этот нож уже примечал: за поясом у Веллы, когда они шли сюда. Значит, притворяясь все это время спящим, пленник умудрился завладеть оружием ни о чем не подозревающей девушки и втихаря разрезать путы. Нож приковал к себе внимание попытавшегося было увернуться дровосека. Однако у противника оставалась вторая рука. И этой рукой он ловко прихватил Тангая за плечо и развернул к себе спиной. Острый кончик лезвия уперся в шею, напрягшуюся в ожидании боли. Но вглубь не вошел. Сильная рука снова резко развернула старика лицом к столу. Сам пленник продолжал оставаться сзади. Со стола за происходящим потрясенно наблюдали проснувшиеся спутники. Вероятно, Тангай даже не заметил, как от неожиданности издал крик. Гверна смотрела спокойно и внимательно. Велла в ужасе закрыла рот ладонью. На хмуром лице Хейзита читалась напряженная работа ума, принимающего решение.

— Я мог бы прямо сейчас рассчитаться с тобой за тот позор, которому ты с таким удовольствием меня подвергал, — прозвучал над ухом голос, полный едва сдерживаемой ярости. — И когда-нибудь, поверь, я этим правом воспользуюсь. Но не теперь, когда на счету каждый из нас. К тому же я вовсе не тот, за кого вы меня принимаете. И чтобы вы наконец в этом убедились, вот, смотрите.

Нож перестал угрожающе колоть шею и полетел рукояткой вперед на колени отшатнувшейся Веллы. Рука, сжимавшая плечо, разжалась. Гийс как ни в чем не бывало сел верхом на табурет, повернувшись боком к недавнему заложнику.

— Нет! — крикнул Хейзит, упреждая первый позыв Тангая обрушиться на обидчика всей своей массой. — Говори, Гийс.

— А что говорить? Вы слишком быстро поверили тому, что я способен предавать друзей. Мне это больно, но боль не смертельна. Пускай для всех там, наверху, я буду по-прежнему оставаться вашим пленником. Вам это пойдет на пользу и оттянет конец, а быть может, и сохранит жизнь. Сейчас, когда вы решили взять свою судьбу в собственные руки, я ни в чем не уверен.

— Хочешь сказать, мы помешали тебе нам помочь? — Обращаясь к Гийсу, Гверна смотрела на дровосека.

— Не вы, а он. — Их взгляды сошлись в одной точке. — Теперь я не в состоянии доказать, что собирался, а главное, был в состоянии повлиять на решения херетоги Донела. Можете мне не верить, если не готовы. Это ваше дело. Только потом на меня не пеняйте. Ни Донел, ни кто другой в замке не знает, что я на вашей стороне. Для всех я буду оставаться вашим заложником. Правда, не уверен в том, что пригожусь вам в этом качестве больше, чем просто две лишние руки, знакомые с оружием. Если мне его дадут. Мой отец может счесть требования чрезмерными и тогда легко забудет, что у него есть сын. Как забывал об этом до сих пор…

— Какая жалость! — не сдержался дровосек.

— Тангай! — возмутилась Велла, заливаясь краской. Все это время она смотрела на говорившего с восхищением, вспоминая их разговор прошлой ночью в лагере у карьера. Нет, уж о ком угодно, а о ней он не может думать как о предательнице. Она ведь чувствовала его руки, осторожно и очень медленно вынимавшие нож у нее из-за пояса. Она ничего не сказала, надеясь именно на такой благополучный исход и при этом жутко боясь обмана: не окажись Гийс тем, кого она в нем все это время с их первой встречи видела, сейчас бы на столе не сидели встревоженные мать с братом, а лежали три никому не нужных холодеющих трупа. — Я выспалась и могу посторожить. А вы ложитесь. Глядишь, подобреете.