Кирилл Шатилов - Торлон. Война разгорается

Гийс махнул рукой Велле и погнал коня прочь.

— Что он сказал? — переспросила девушка.

— Чтобы ты не забывала поплотнее запахивать шубейку, — отряхнул с ее плеч снег Хейзит.

Торопливые слова Гийса одновременно успокаивали и будоражили. Откуда он все это знает? Обычный фултум, которому не положено интересоваться ничем иным, кроме верной службы своему хозяину. Простой малый, получивший подобающее воспитание в замке, неплохо, видать, разбирающийся в культах героев, честный и храбрый. До сих пор Хейзиту казалось, что этими качествами натура его приятеля исчерпывается, что само по себе, правда, уже немало. Недавно он осознал, что с чистой совестью и спокойным сердцем доверил бы ему жизнь и счастье сестры. И вот два их последних разговора, вернее, короткие указания, произнесенные тоном, не предполагавшим сомнений и лишних расспросов, открыли перед Хейзитом такие захватывающие дух глубины, которых он никак не ожидал обнаружить за мягким и открытым обликом Гийса.

— Ты хорошо его знаешь? — словно подслушав мысли Хейзита, поинтересовался Тангай.

— Неплохо, а что?

— Да так, ничего. Мне-то какое дело? Я сейчас где-нибудь тут с саней хлопнусь и домой поспешу. Пущай потом ищут. Только сдается мне, что он из их числа будет.

— Из чьего числа?

— Ты меня отлично понял, приятель. Обложили нас со всех сторон. Загонщики! Давно своей жизнью жить пора, а мы жить-то и разучились. Оглядка нам нужна. Чтобы никому не перечить. Чтобы все по-людски. Да только разве за тем мы на этот свет приходим? Что толку след в след за кем-то по жизни топать? Неужто у нас силенок не хватит свою дорожку проторить?

— К чему ты клонишь, старый? — растер замерзшие щеки Кас. — С утра вроде ничего не ел, а как тебя поперло!

— То-то и оно, братец, что не ел. Где это видано, чтобы трудовой люд наемщик не кормил? Или запамятовал, как раньше дровосекам жилось? Да что там дровосекам! У кого руки из нужного места росли, а голова не только для шапки на плечах громоздилась, тем были и почет, и забота, и деньга причитающаяся. А нынче сам будто не знаешь что? Поди туда, руби это, давай сюда, ступай, за жалованьем покуда не суйся, как сбагрим твое говнецо, расплатимся, не обидим, а обидим, так несильно. Разве не так?

Хейзит смотрел на Каса, который понуро молчал.

— Вот я и говорю: попробовал бы кто раньше так с нами разговор вести. Его бы враз спеленали да куда-нибудь в овраг, а то и в Бехему ненасытную зашвырнули. А ты нынче поди сунься, попытай правды добиться! Что, кишка тонковата? И я про то же. Нам силфуры свои поганые как подачку кидают, а сами на трудах наших потных да кровавых наживаются!

— Ну, про «потные да кровавые» ты, старый, гнешь без совести.

— Я гну?! — Тангай не на шутку кипятился. — А это что? — Он зло сорвал рукавицы и показал натруженные ладони. В ладонях действительно ничего необычного не было: большие, мозолистые, с глубокими морщинами. — Да ты знаешь, сколько я топоров об них истер? Э-э… куда тебе, белоручке, понять! — Кас на это явно несправедливое замечание возмущенно закашлялся. — Так вот ты и попробуй к ним потом за правдой сунуться. Вмиг заслоны выставят, вояками, вооруженными до зубов, прикроются — поди прорвись к их нежным горлышкам! — Старик брезгливо сплюнул. — Так как, ты говорила, твою таверну кличут? «У старого замка»?

— Хорошая у вас память, — улыбнулась Велла.

— Не жалуюсь, красавица. Очень даже удобственное название, должен заметить. Легко запоминается. Особенно если последнее слово выкинуть. Ты подумай. А то скоро замок всю свою привлекательность, боюсь, растеряет. Ну да ладно, бывайте. Авось наведаюсь как-нибудь на угощение.

С этими словами Тангай как ни в чем не бывало перевалился боком через край саней, упал в снег и исчез. Как будто никогда и не было его.

— Куда это он? — вырвалось у Хейзита.

— Сказал же: домой навострился. — Оставшись в центре всеобщего внимания, Кас оживился. — Ща в снегу отлежится и побредет к себе.

— Вы, похоже, его давно знаете? — скорее тоном утверждения, нежели вопроса, сказала Велла.

— Да уж зим тридцать, почитай, как минуло, — кивнул Кас и добавил: — Но если вы хотите что у меня про него выспросить, дело это неблагодарное.

— С чего ж это?

— Да с того, что старик он скрытный, больше слушает, чем говорит, жизнь, как вы уже, должно быть, поняли, ведет затворническую, семьи не имеет, короче, в себе весь.

— Что-то по нему не скажешь, что он мало говорит, — заметил Хейзит. — А вы-то сами откуда будете, вита Кас?