Янина Жураковская: Без имени, без веры, без надежды

– Лианна Дар.

Высокий, худой, нестарый ещё, а уже полголовы седых волос где-то заработал. Глаза пустые, точно окна покинутого дома. И шрам от Плети Каррока (в чём – в чём, а в шрамах я разбираюсь) – страшный, длинный – через лоб, бровь, нос и щёку. Тут бы мне и додуматься, нет же, стою, как дура, прикипев взором к этому шраму и пытаясь втиснуть в голову, что после удара Плетью Каррока по лицу всё-таки выживают. А он вложил мне в руку записку, сказал: "Передай ей" и, не оборачиваясь, пошел дальше. Не тяжелой поступью воина, а легким, скользящим шагом убийцы. Вот тут я и задрожала.

У ассасинов свои, непонятные нам знаки различия, как у всех Тайных, впрочем, но ребята, которых мне удалось расспросить (не больно-то они разговорчивы, но палата к откровенности весьма и весьма располагает), в один голос твердили: мастер. Не просто высокого – высочайшего ранга. То же, что Старший магистр у магов или наш Белый кардинал. И не выйди он из Осколков, по моему скромному разумению, господа Совет не только бы… кхм… дружбе их не противились – светильничек молодым подержали. Да… Но он, ринлэй э'тьёрг, был Осколком. Не согнуть, не переплавить – лишь разбить на осколочки помельче. Потому и не подступали к нему, не звали нам клятвы принести. За потайников, правда, не скажу: они-то, вишь, независимые, скрытые, даже гильдмастеру не подчинены, только Командору своему да Совету Высшему, а их логику вывернутую сам фриск не разберёт. Если и предлагали, мне то неведомо.

Ох, Осколочки, Осколки, сколько же они крови нашему Старику попортили! Мелкая была гильдейка, а наглая: границ не блюла, договоры в медяк не ставила, фиги воробьям показывала, да и вообще недостойно себя держала. Как такую не призвать к порядку было, а? Неподвластные мы али нет? А ежели меж строк читать, то выходит вот что: мы границы свои расширить вздумали, так и расширяли – где лаской, а где таской. Если ж кто головку поднимал, тому её нагибали. Да и идейки у Осколков были такие… Что сильный не должен слабого жрать. Что от чужой беды глаз не отводи, а ежели помочь можешь – помоги, и другие на тот же лад. Опасные, словом, идейки. Едва ль не ересь. А ересь следует на корню выжигать – не расползлась покуда.

Только ведь Осколков-то нахрапом взять не удалось, нетушки. И хотелось, да не моглось. Может, это хоть немного излечило нас от самоуверенности? Впору засмеяться: огромная армия Неподвластных две луны не могла совладать с противником, уступавшим ей числом раз в десять! А когда всё кончено было, генералы едва не выли, потери подсчитывая, и поносили на чём свет стоит всех Осколков вместе да каждого в отдельности. Это ведь только мы с ними воевали по правилам военного искусства, какие в книжках написаны, а они солдат наших просто убивали. Именно так: убивали, когда те жрали и спали, убивали, когда с бабами лежали и в гряздецах сидели… Прав преподобный Фалкион: у войны правил нет, важно лишь, кто выиграет. А победителей не судят.

И, гьёрг-ледянник, в этой войнючке все ж таки победили мы. Миродар со всех сторон обложили, собрали пару сот магов, внешние стены по камешку раскатали, Цитадель обрушили. Да и на горстку уцелевших всех скопом навалились. Победили… Только победа эта нам костью в глотке встала. И никто уже помыслить не мог о том, чтобы дальше идти, все раны зализать жаждали, а пуще других – маги. И гильдмастер наш по развалинам Цитадели побродил, службу поминальную отстоял, пленных, сколько было, казнил, да и объявил: довольно крови, время о милосердии вспомянуть. Ловить да резать уцелевших Осколков запретил – Неподвластным они, мол, не враги, потому как и гильдии такой нет больше, пусть копошатся да ползают, как могут. С его лёгкой руки приравняли мы Осколков к безгильдейным и забыли о них, как о дожде вчерашнем.

– Ты знаешь мою позицию, Валгаррес, – говорил он, а Валгарресом тогдашнего Старика нашего звали. – От Миродара и других крепостей братства не должно остаться даже камня. Объяви награду за головы всех, чья принадлежность к Осколкам может быть доказана. Не теряя времени. Нам не будет покоя, пока жив хоть один.