Вадим Арчер - Алтарь Василиска

Что-то неуловимое, будто бы тень тени, мелькнуло на лице магистра.

– Зови Керу, – сказал он после долгой паузы. Риссарн ушел и вскоре вернулся с очень юной, но вполне сформировавшейся девушкой. Ее темно-карие, с отливающими голубизной белками глаза смело уставились на гостя. Вальборн, ощутив некоторое неудобство, подумал, что ей не помешало бы немного девичьей робости.

– Кера, – начал Суарен, – Риссарн утверждает, что ты умеешь глядеть в шар.

– Я пробовала, – сверкнула она белыми зубами. – Я просила Риссарна, и он давал мне посмотреть.

– Нашего гостя интересует человек по имени Госсар. Погляди в шар и расскажи про Госсара все, что увидишь.

Глаза девушки забегали по Вальборну, будто бы прощупывая его с головы до ног.

– Чтобы мне было легче, я должна держать его за руку, – кивнула она на Вальборна. – Пусть он вспоминает Госсара, мысленно представляет его внешность.

Суарен согласно кивнул. Кера села у шара, Вальборн встал рядом и протянул ей руку. Он с невольным изумлением глянул на руку Керы, стиснувшую его пальцы, – крепость пожатия показалась ему неожиданной для такой юной, стройной девушки. Кера еще раз скользнула взглядом по Вальборну, затем поднесла вторую руку к шару, как бы закрывая его от солнца, и начала вглядываться в бесконечную, темно-прозрачную глубину. Ее глаза прищурились, затем раскрылись, кровь прилила к лицу; придавая смуглой коже густо-розовый оттенок.

– Вижу, – сказала она. – Он человек властный, В годах, черные с сединой волосы… густые брови, постоянно нахмурены… одет в черное…

Суарен вопросительно взглянул на Вальборна. Тот кивнул. Девушка продолжала:

– …С ним другой – маленький, старый… противный. Одет в черное с золотом… этот улыбается ему, но внутри – ненавидит.

Вальборн узнал Берсерена. В словах Керы не было ничего нового – Берсерена не любил никто.

– Что это?! – В голосе девушки прозвучало удивление. – Он – не маг, но держит при себе магию… особенную какую-то… на груди, белое, с резьбой… Белый диск.

Вальборн вздрогнул. Суарен встал и подошел к столу. Кера, будто очнувшись, оторвалась от шара.

– Ты видела диск? – спросил Суарен. – На Госсаре?

Кера кивнула.

– Что это, магистр? – спросила она. – Это какая-то новая магия?

– Вроде того. Спасибо, Кера, можешь идти. – Девушка медлила, надеясь услышать что-то еще, но все молчали, ожидая ее ухода. Когда она вышла, Суарен взглянул на Вальборна:

– Вы понимаете, что это значит?

– Госсар – предатель. Он служит Каморре.

– Я понял это из вашего рассказа, – подтвердил Суарен. – Это видно и без магии, из его поступков, поэтому я поверил Кере. Она не всегда бывает правдивой.

– Теперь мне все стало ясно, – проговорил Вальборн. – Нужно предупредить дядюшку, иначе городу грозит беда.

– Здесь мы опоздали. – Суарен задумался. – Да и бессмысленно посылать гонца на гибель – Берсерен не поверит нам. Но мы можем послать предупреждение Норрену, хотя вряд ли опередим события.

– Да, – обрадовался Вальборн. – И сообщим ему, что здесь войско в триста человек, чтобы он мог планировать действия. Пишите письмо, я снаряжу гонца.

– Я предпочел бы послать человека, в котором уверен. – Суарен повернулся к молодому человеку, остававшемуся в комнате:

– Риссарн!

– Да, учитель.

– Поедешь в Босхан, отыщешь Норрена и передашь ему мое письмо. Иди соберись в дорогу, а затем приходи сюда.

– Но как я поеду, учитель? У меня нет коня.

– Я дам коня, – вмешался в разговор Вальборн. – У меня есть два подходящих.

Когда они вышли, магистр сел писать письмо. Закончив, он запечатал лист перстнем с головой феникса и вышел на алтарную площадь, где Вальборн вручал молодому человеку поводья одного из приведенных Ромбаром коней. Взяв письмо, Риссарн махнул обоим на прощанье и поскакал на юг.

Пошла вторая неделя с тех пор, как Шемма поселился у Пантура.

Табунщик понемногу привыкал к подземной жизни. В первый же день Пантур сменил прежнюю одежду Шеммы на обычную одежду монтарвов – балахон до коленей, просторные штаны и плетеные сандалии с деревянной подошвой. По ее голубовато-серому свечению Шемма понял, что его здесь держат не за важную персону. Теперь табунщика вполне можно было принять за монтарва, высокого и худого, как Пантур, хотя вблизи становилось заметным различие его белокурой кудрявой головы и серых, пушистых, как одуванчики, голов монтарвов.

Поначалу все они казались Шемме на одно лицо, но вскоре он пригляделся и стал различать мужчин и женщин, стариков и молодых, даже красивых и некрасивых. Общей для местных жителей была спокойная, неторопливая манера держаться и говорить. Дверные занавески не были преградой для звуков, но табунщику ни разу не довелось услышать ни криков, ни шума ссоры, ни громкой речи. Видимо, длительная жизнь в ограниченном пространстве наложила отпечаток на поведение подземных жителей.