Кристина Кашор - Королевское чудовище

Прятаться в вонючем старом шкафу было унизительно. Это кузнецу должно быть стыдно, ведь это он согласился отдать свой разум и оболваниться вовсе без борьбы. А что, если пока он пялился на нее и воображал себе что-то, на что там был способен его скудный умишко, она бы заставила его вынуть нож и выколоть себе глаз? Что-нибудь в таком роде понравилось бы Кансрелу. Кансрел никогда не прятался.

Голоса мужчин затихли, и разум кузнеца покинул оружейную. Кресло лорда Брокера, скрипя большими колесами двинулось в ее сторону и остановилось в дверях чулана.

— Выходи, дитя мое; он ушел. Вот болван. Если бы мышь-чудовище украла еду у него из-под носа, он бы только почесал в затылке и удивился, почему не помнит, когда успел все съесть. Пойдем в мои покои. Мне кажется, тебе лучше присесть.

До того, как Брокер передал имение в руки сына, дом Арчера был домом Брокера. В кресле он начал ездить еще до рождения наследника, и дом был устроен так, что наверху находились только комнаты Арчера и слуг, а все остальное для удобства Брокера располагалось внизу.

Файер прошла с ним по каменному коридору, тускло освещенному лучами, просачивающимися сквозь высокие окна. Они миновали кухню, обеденную залу, лестницу и комнату караульных. Дом был полон людей: слуги и воины то и дело входили внутрь с улицы и спускались со второго этажа. Проходящие мимо служанки здоровались с Брокером, но тщательно избегали смотреть на Файер, держа свой разум закрытым и сосредоточенным. Как всегда. Те из служанок Арчера, кто не презирал ее за то, что она чудовище и дочь Кансрела, ненавидели ее, потому что были влюблены в молодого хозяина.

Файер с радостью утонула в мягком кресле в библиотеке лорда Брокера и сделала глоток вина из бокала, который одна из недружелюбных служанок впихнула ей в руку. Брокер в своем кресле расположился напротив и окинул ее лицо взглядом серых глаз.

— Я оставлю тебя, дитя, — предложил он, — если ты желаешь вздремнуть.

— Может, позже.

— Когда ты в последний раз хорошо высыпалась?

Брокер был единственным, перед кем ей не стыдно было признать боль и слабость.

— Не помню. Такое нечасто бывает.

— Ты ведь знаешь, есть снадобья, которые помогают уснуть.

— От них я становлюсь какой-то тупой и вялой.

— Я только что закончил писать историю деллийской военной стратегии. Можешь взять почитать. Уснешь сразу же, а попутно станешь мудрой и непобедимой.

Файер улыбнулась и глотнула горького деллийского вина. Едва ли сочинение Брокера ее усыпит. Все свои знания о войсках и сражениях она получила от него, и ни разу ей не было скучно. Двадцать с лишним лет назад, в дни величия старого короля Накса, Брокер был самым блестящим военачальником из всех, каких когда-либо видели Деллы. До того самого дня, когда король Накс приказал схватить его и раздробить ему ноги (не сломать, а раздробить — восемь человек по очереди били по ним молотом), а потом отослал полумертвого домой, к жене, в северные Деллы.

Файер не знала, что такого страшного мог натворить Брокер, чтобы заслужить такое отношение короля. Не знал и Арчер. Все случилось еще до того, как они оба родились, а Брокер никогда об этом не говорил. Более того, пытка была только началом — через год или два, когда Брокер поправился, насколько это было возможно, Накс все еще гневался на своего военачальника. Он нашел в своих темницах бандита — грязного, дикого получеловека — и послал на север наказать Брокера через его жену, Элисс. Вот почему Арчер был кареглаз, белокур, высок и красив при том, что у Брокера были серые глаза, темные волосы и невзрачная внешность. Он не был ему настоящим отцом.

В другом месте и в другое время история Брокера казалась бы ошеломляющей, но только не в Столице и не в те дни, когда король Накс делал все, что взбредет и голову его ближайшему советнику, Кансрелу.

— Я так понимаю, — нарушил тишину Брокер, прерывая ее мрачные мысли, — ты имела редкое удовольствие поймать стрелу от человека, который не пытался тебя убить. И как ощущения?

— Такого удовольствия мне еще ни одна стрела не доставляла, — рассмеялась Файер.

Он усмехнулся, изучая ее мягким взглядом.

— Приятно видеть, как ты улыбаешься. Улыбка стирает боль с твоего лица.

Ему всегда удавалось ее развеселить. Его неизменно легкий нрав был для нее отдушиной, особенно в те дни, когда Арчер бывал в дурном настроении. И это несказанно изумляло Файер, ведь ему постоянно было больно.

— Брокер, — произнесла она, — как вы думаете, могло все сложиться иначе?