Ника Ракитина - Радуга (Мой далекий берег)

…Запах гари и талого снега преследовал даже во сне. Голодное войско, вместо чтобы катиться к югу, куда его должны были отвести сплетения, стало под Кромой: пена прибывала, готовясь преодолеть городские стены. А пока под ними молчаливым укором и ступеньками в небо складывали стеклянные от мороза тела. Может, треть Укромного леса вырубили уже, кормя бесконечно горящие костры, но каждую ночь кто-нибудь в лагере беженцев умирал все равно. Пошатываясь, влеклись между кострами тени. Тех горожан, кто пробовал сбрасывать им еду, запирали в узилище. Ивка знала, чего может стоить милосердие. Она должна была сохранить столицу. Во что бы то ни стало. Продержаться до Имболга. Крома могла выжить — но только сама, сберегая каждое зернышко, каждый корешок для собственных детей.

В утро под конец студенца Ивку призвали в воротную стрельницу. Снизу, стоя на дороге, смотрела на нее закутанная в лохмотья женщина с черным от мороза опухшим лицом. Прирожденная ведьма. К женщине прижималась девочка-подросток, из-под платка, спущенного к бровям, торчал побелевший нос и сверкали глаза. Среди беженцев было достаточно прирожденных, но ковену пока удавалось противостоять силе измученных и голодных носительниц Дара. Не выходило одного — развернуть сплетения так, чтобы беженцы ушли, или допроситься помощи от ковенов полудня: Согдаи, Исанги, Шужема и Браговы. Даже узнать, что там происходит сейчас. То же было и с ковенами на севере, около Черты. Вязкая, страшная в своей необъяснимости глухота.

— Я — Велга. Где правитель Кромы?

— Ивка Крадок! — мертвецы лежали прямо под ней, и Ивка невольно отвела глаза.

— Мы умираем. Почему вы не открываете ворота?

— Если я открою ворота, мы умрем тоже.

Велга дернула платок и прикусила губу.

— Берегиня светит всем. По какому праву ты решила, что ваши дети должны выжить, а наши — умереть?

Бургомистр, стоявший рядом, наклонился к Ивке:

— Ты решаешь, но она права! Это несправедливо.

Ивка отчеканила:

— Меняйся: твоя внучка на ее дочь.

Девчонка около Велги вздрогнула. Хаген до крови закусил губу.

— Еще неделю, — сказала Ивка. — До Имболга. После все.

— Можно бы обмолотить соломенные крыши. Там всегда остается зерно…

Ведьма бросила на мессира Хагена уничижительный взгляд.

— Я прокляну тебя, — сказала Велга.

С ослепительного неба светило солнце. Свиристела, тинькала, захлебывалась беззаботная синица в ракитнике над Радужной: проедала зиму насквозь. Пламенели ветки. А лагерь внизу заволновался, будто ведьмовское варево, под которым развели чересчур сильный огонь.

Ночью беженцы ушли. Исчезли как от недреманных очей ведьм-соглядатаев, так и часовых на стенах. Если ушли Укромным лесом — не увидеть: ищи — не ищи. Остались мертвые — жирующих волков пришлось отгонять огнем. Остались грязные следы на утоптанном снегу. Ветер лениво волочил клочки соломы и прутики, раздувал вонь неухоженных тел и тлеющие костры. Ивка смотрела сверху на желть, синеву и рыжее, на изгибающееся среди голых веток месиво дороги, на далекие дымы… Двойную стражу со стен велела не снимать и не отпирать ворота. Пустила дознатчиков по следу. Беженцы будто растворились. Сожгли под Кромой несколько хуторов и развалили мельницу, людей не тронули — ущерб не велик. На утреннем небе бледным платком повисла растущая луна.

Ведьма знала, что обольщаться не надо. Ивке так и не удалось узнать, с чьей помощью ушла государыня и как сбежал раненый пограничник Андрей. Едва она (или кто-то из ковена) пробовала войти в расслабленный разум охранников, начинала жутко болеть голова. Дом Старой Луны берег тайну. Ничего странного не было в этом. Берегиня, воплощенная в смертном теле, позволяла этому телу прожить не одну сотню лет. Но когда вместилище изнашивается, сила способна излиться самым непредсказуемым и неприятным образом. В поиски Ивки могла вмешаться Дева, дарующая (и отбирающая) красоту и ясное зрение; могла поставить на своем властвующая жизнью, смертью и временем Мать (у невестки Крадок презрительно дернулся угол рта — государыня так и не родила детей); могла испортить все наделенная мудростью и опытом, но вредная Старуха… но опасней всего, что каждая из них могла обернуться и четвертым, тайным, редко явленным ликом… Ивка отступила. Ей ли бояться поединка? Ей, ученице Ястреба Крадока — первого меча Берега? Она просто до судорог, до скрежета зубовного презирала государыню: ту, что посмела восстать против судьбы.