Ника Ракитина - Радуга (Мой далекий берег)

Сёрен прижала рубашку на ходуном ходящей груди, всхлипнула:

— Ой, ли-ишенько!

— Раздевайся.

— Что?

Сашка без долгих уговоров (Сёрен пискнуть не успела) стянул с нее, как с куклы, чулки, синюю юбку, лиф и платок с головы. Двумя щелчками огромных ножниц, по непонятной надобности хранимых на чердаке, откромсал косы, и толкнул Сёрен под опрокинутое дубовое корыто, такое тяжелое, что сама бы она его не подняла:

— Мышкой сиди! Где второй башмак? А…

Второй Андрей по их просьбе положил в сундук в горнице Сёрен: надеялись позже заказать ему пару. Башмак надо было уничтожить.

Сёрен, глотая слезы, замерла под корытом. Она верила Сашке безоглядно, только кос было люто жаль. Сашка же с охапкой одежды в руках сбежал с чердака. Прежде, чем нырнуть в девичью клетушку, осторожно выглянул из-за балясин. Внизу Юрий препирался с магистратом, рядом, отложив протазаны, переминались стражники в клепаных кожанках, уныло сопели и отирали пот с покрасневших лиц.

— Ну и что! — рычал Юрий. — Что ты мне гадостью этой в нос тычешь? Она ж не голь перекатная — такое носить. И ножкой деликатна, из такого выпадет. Да и замужем уже.

— Зови! — топнул магистрат, и одинокий глаз его стал наливаться нехорошей краснотой. — И всех девок ваших зови, з-знаменщик!

Сопя, не дожидаясь приглашения, бухнулся он на скамью у стены, держа башмак на коленях.

— Спятили! — фыркала, полыхая гневом, Сольвега, бросившая плиту. — У вас приказ, а у меня жаркое! Охломоны.

— Баба! Язык подвяжи, — посоветовал стражник. — И задом шевели, не подгорит тогда.

Сольвега увернулась от шлепка; отмахнув алый подол, сунула затянутую в полосатый чулок ногу в предложенную к примерке обувь. Магистрат засопел, закатывая глаз, стражники изошли слюной, переглатывая и облизываясь.

— Зенки уберите, пока не вылезли, — Сольвега пробовала натянуть на пятку тесный для нее ремешок.

— Чулок сыми.

— Разбежался, охальник! Какая приличная девушка без чулок ходит!

— Хм, — барсучина-магистрат подрал щеку: в словах Сольвеги был резон. — Где девки еще?

— Хозяйка наверху, недужится ей. А Сёрен на торг…

— Здесь я!

Сольвега закусила белое колечко волос, выпавшее из косы, глаза у нее всползли на лоб — но и только. По лестнице спускался Сашка: но в каком виде! «Грудь» распирала девичью сорочку с завязками под горлом, синяя юбка болталась вокруг мосластых ног, из-под нее выглядывали полосатые, как у Сольвеги, самовязаные чулки, а туфли на деревянной подошве звучно клацали о ступеньки. Ярко-желтый платок был спущен до бровей, вдоль щек свисали две черные косы.

— А, так ты дрыхла! — рявкнула Сольвега, молясь, чтобы никто из домочадцев, появившись, не выдал изумления. — Иди, давай! Тут честь нашему дому предложена! Башмак подойдет — бургомистершей станешь.

Магистрат сыкнул, но разочаровывать не стал. Сашка доковылял донизу и сел на ступеньку, вытянув ногу. Стражники засуетились, но, при всем старании, башмачок оказался мал.

Магистрат засопел:

— Давайте… шемаханку вашу. А вы, оглоеды, дом обыщите сверху донизу.

Стражники подхватили протазаны и неохотно повлеклись по лестнице. Сольвега с ключами у пояса пошла с ними. Навстречу спускалась государыня под руку с Юрием. Сольвега мигала им так яростно, что заслезился глаз.

Государыня одета была в мягкое и просторное домашнее платье, из-под шитой бисером по шемаханской моде шапочки падали перевитые канителью черные косы. Глаза она держала опущенными, мелко семенила ножками в туфельках из мягчайшей кожи и на грубый башмак посмотрела брезгливо. Было в ней что-то такое, отчего магистрат поднялся на квелые ножки и головку приспустил. И стал тереть глаз — будто вынули из него соринку, к которой успел притерпеться. Юрий же, мельком взглянув на Сашку, подавив приступ неуместного смеха, кинулся вытирать башмак шелковым платочком. Но все равно жене Ястреба тот оказался чересчур велик.

— Еще девки есть? — спросил магистрат уныло.

Знаменщик обдал его ледяным взглядом.

— Девки — в Веселой слободе.

Магистрат вытер обильный пот, помахал ладонью в ворот распахнутой рубахи:

— Да знаю, знаю, в почтенном доме… Собачья жизнь у меня. Умаялся, не взыщите…

Объявилась с бутылью вина и чашкой Сольвега. За нею шли подозрительно раскрасневшиеся стражники.

— Пусто, господарь, — стараясь не дышать в сторону начальства, доложили они.

Магистрат опрокинул чашку, крякнул, довольно обтер губы:

— Да уж вижу. Пошли.