Ксения Медведевич - Мне отмщение

- На дворе утро, о шейх. Они ушли. Ты можешь перестать читать.

Старик медленно поднял на него блестящие от бессонницы, красные глаза:

- А я читаю не от них, о сын сумерек. И не для них. Наступает время намаза - и я читаю для себя.

Они долго смотрели друг на друга. Аз-Захири глядел выжидательно.

- Ненавижу эту суру, - объяснился наконец Тарег. - "Oбpaдyй жe тex, кoтopыe нe yвepoвaли, мyчитeльным нaкaзaниeм, кpoмe тex мнoгoбoжникoв, c кoтopыми вы зaключили coюз, a пoтoм oни ни в чeм пpeд вaми eгo нe нapyшaли и никoмy нe пoмoгaли пpoтив вac! Зaвepшитe жe дoгoвop дo иx cpoкa: вeдь Всевышний любит бoгoбoязнeнныx! A кoгдa кoнчaтcя мecяцы зaпpeтныe, тo избивaйтe мнoгoбoжникoв, гдe иx нaйдeтe, зaxвaтывaйтe иx, ocaждaйтe, ycтpaивaйтe зacaдy пpoтив ниx вo вcякoм cкpытoм мecтe!". Эти слова делают из вас предателей. И фанатиков. А потом вы удивляетесь, почему на вас все время нападают.

- Эти слова были написаны, когда на благословенного Али нападали его же соплеменники, не соблюдая никаких договоренностей. Этой сурой Али учит держать слово, даже если оно дано врагу, и уклоняться от зла, о сын сумерек, - твердо сказал аз-Захири. - Вспомни и то, что сказано далее: "Всевышний нe был тaкoв, чтoбы oбижaть иx, нo oни caми ceбя oбижaли!"

- Ненавижу! - рявкнул Тарег. - Расскажи мне, как сами себя обидели мой брат, его жена и их малолетние дети. Их всех убили, вместе с прислугой. Видимо, Всевышний, милостивый, милосердный, в тот миг диктовал Али всякие чудесные слова и не хотел отвлекаться.

- Не кощунствуй! - сипло крикнул аз-Захири.

- Ненавижу!..

От ярости ему сводило скулы.

- Я знаю, - неожиданно кивнул ашшарит и устало протер глаза. - Ты вообще всех ненавидишь, о сын сумерек. Всех, включая себя.

- Думаешь, вас Книга спасла сегодня ночью? - прошипел Тарег. - Как бы не так!..

- Я знаю, - все так же устало отозвался аз-Захири. - Нас спас ты. Мое чтение не помешало бы их ужину.

От неожиданности Тарег поперхнулся очередной ядовитой фразой. Это походило на финт в поединке: ты бьешь со всей силой, а удар не встечает сопротивления, уходя в пустоту. И ты, увлекаемый тяжестью собственного тела, влетаешь носом в стену.

На самом-то деле, нерегиль не был столь уж уверен в своих словах.

- Почему ты так говоришь? - угрюмо поинтересовался он.

- Ночью в Городе звучал призыв на молитву, - вздохнул аз-Захири. - Всего с пары альминаров, но звучал. Кутрубы не обратили на него ровно никакого внимания.

- Плохо! - искренне ужаснулся Тарег. - Очень плохо! А я его даже и не слышал...

- Это потому, что азан был очень, очень слабым, - горько сказал аз-Захири и вытер выступившие на глазах слезы.

Неровно насыпанная ангелами гора длинно вытянулась на горизонте. Знаменитая Джабаль-Ухуд издали казалась разровненной песчаной кучей, ее осыпавшаяся всхолмьями громада нависала над Мединой, зябнувшей в сером воздухе утра.

Путешественники долго брели краем пожарища, то и дело путаясь в проулках и упираясь в глухие стены или заложенные досками ворота. Аз-Захири часто привставал на цыпочки, пытаясь разглядеть над дувалами приметный альминар Масджид-Набави.

Конечно, до карматских налетов у масджид Пророка было аж четыре альминара. Но после последнего набега остался стоять лишь один - самый старый. Стройные высокие башни с вытянутыми остроконечными крышами и резными балкончиками рухнули при пожаре. А приземистый, словно из цельного камня выточенный Старый альминар не выгорел и не просел внутрь себя, продолжая слепенько таращиться на город маленькими окошками под низким куполом. Так рассказывали паломники, и аз-Захири все хотел высмотреть подтверждения их словам о свершившемся чуде: не сгорел! устоял! альминар, возведенный сыновьями Благословенного, все еще напоминает верующим о стойкости и надежде!

Под ночным дождем песок под ногами окончательно развезло в грязь, и даже Тарег умудрился пару раз подскользнуться и с размаху рухнуть в лужу. Языковеда им приходилось выдергивать из вязкой жижи, как луковку, - тот проваливался чуть ли не по колено.

Альминар аз-Захири так и не увидел. Зато над плоскими крышами постепенно всплыл силуэт Новой башни. Облезшая желтая штукатурка открывала мелкую кирпичную кладку, углы уступов казались какими-то обгрызенными. Даже черное знамя Умейядских халифов походило в этом влажном воздухе на половую тряпку, которую зачем-то подвесили на шпиль цитадели.

Когда из-за крыш показался серый скальный уступ, на котором стояла Новая башня, они увидели верх городской стены.

Тарег ахнул. И тут же, видимо, от избытка чувств, снова подскользнулся и шлепнулся в грязь. Вставать не хотелось - как не хотелось видеть стену. Точнее, это уже была не стена. Просто длинная и высокая груда кирпича, в которой угадывались изъеденные непогодой и огнем, оплывшие зубцы и бойницы.