Ксения Медведевич - Мне отмщение

Батталя взяли за подбородок и далеко запрокинули голову.

- Лжесвидетелю - смерть! - выдохнула площадь.

Чайханщик сделал на горле человека глубокий надрез и быстро подставил посудину.

Вскоре на ковре остались четыре трупа. Манат осушила последнюю чашу.

И пролаяла над толпой:

- Отнесите тела на холм, в старую каабу, их обглодают звери и ветер. С мертвецами положите все неправедно нажитое имущество, подаренное глупым халифом. Налагаю заклятье - это золото не достанется никому из живущих. Справедливость восстановлена. Радуйтесь!

И площадь снова вскинулась и опала в благодарных поклонах.

На помосте во дворе бойко играли музыканты: один бил в дарабукку, второй посвистывал на флейте, третий отчаянно терзал струны лауда. Певичка - из дешевых, ярко накрашенная и едва одетая - извиваясь, проводила ладонями по грудям и пела:

Сайф ибн Дарим стоял на террасе и счастливо пошатывался от выпитого. Парчовый лиф сполз с одной из смуглых грудок певицы, обнажая розовый сосок.

- Вах, роза, вах, роза садов, черноокая гурия рая! - зацокал языком почтенный Марзук, содержавший этот просторный дом у базара.

Девица развела руки и затрясла выпуклым животом с прекрасными складками - золотые динары, нашитые на пояс прозрачных шальвар, призывно забрякали.

- Клянусь разводом моих жен и освобождением моих рабов! - воскликнул Сайф ибн Дарим. - Я войду к этой женщине!

- Динар на поясок, - умильно улыбнулся господин Марзук.

- Иии-ик... - счастливо икнул Сайф. - Непременно!.. Еще вина! И несите же, наконец, сочных, жареных цыплят!..

Его снова шатнуло.

- Я должен облегчиться, - строго сказал бедуин сам себе и принялся задирать подол рубахи.

- Эй, братец! - окликнул его из глубины дома младший, Гитриф. - Ты теперь большой человек, шейх благородных бану килаб! Разве можно такому благородному, обладающему имуществом мужу мочиться на землю? Вели подать себе таз, как то делают образованные люди из города!

- А и правда! - обрадовался умному совету Сайф. - Несите посудину!

И, покачнувшись, сильно махнул рукой - кстати, зря, чуть с террасы не рухнул.

С медным тазом уже ковылял один из бану килаб - старик хромал, припадая на высохшую ногу, с выражением крайней преданности на лице.

- Живей, калека! - рявкнул второй брат, Харис.

И облизнул выпачканные в мясном соусе пальцы.

Когда бедуин с тазом подковылял под самую террасу, стало видно, что это вовсе не старик - просто худой, оборванный человек с голодными глазами. Он встал на колени перед сыном Дарима и, преданно сверля Сайфа глазами, приподнял таз.

- Вот вы порицаете меня за вино, - строго попенял невидимым попрекателям Сайф, - а оно очищает мою мочу и делает ее подобной серебру!

И пустил в подставленный таз струю. Та с треньканьем забила в медное дно, брызгая и орошая лицо и одежду хромого.

Наконец, Сайф с облегчением вздохнул и оправил рубашку.

- Ну-ка прочитай мне что-нибудь, о Джундуба! - милостиво кивнул он утирающемуся подавальщику таза.

Тот мгновенно вскнинулся, простер к Сайфу руки и продекламировал:

Сын Дарима с удовлетворением кивнул:

- Хорошие стихи, о Джундуба!

И обернулся к брату:

- Брось ему кость с остатками мяса!

Харис пожал плечами, выудил из блюда баранью лопатку и швырнул благодарно кланяющемуся подавальщику. Тот сноровисто поймал косточку и с жадностью вцепился в хрящик зубами.

Сайф расстроенно покивал:

- Смотри, о Марзук, что судьба делает с людьми! Вчера он был шейхом благородных бану килаб, а сегодня - последний нищий, беднее любого раба в нашем становище!

Содержатель дома горестно покивал, оглядывая жадно лижущего соус беднягу, и с чувством продекламировал: