Дмитрий Коростелев - Право на жизнь

Кубат знал, что идет на смерть. Он и так уже был мертвым. Болт пробил печень и Кубат уже чувствовал, как пересыхает во рту, густеет слюна. Бок отдавался болью при каждом скачке. Земля была неровная, а конь несся, как безумный. Во все стороны летели клочья пены. Кубат видел, как сбили с лошади новичка, видел, как Северьян прыгнул, убив сразу двух. А потом болт сбил его с лошади. Всадник выстрелил в упор, тут сложно было промахнуться.

Тот, кто мог изменить ход битвы, был мертв. Теперь настала очередь Кубата. Воин не спешил, медленно извлек из ножен тяжелый двуручный меч, слушая тихий скрежет, как музыку. Ему не нужен был арбалет. Когда в руке славный клинок, больше ничего и не надо. Конь отозвался на призыв хозяина, и галопом понесся к убийце Северьяна. Всадник не успел перезарядить арбалет. Не успел он и выхватить меч. Клинок Кубата разрубил его надвое, до седла, несмотря на доспехи из дамасской стали. Казалось, рукой начальника стражи управлял сам Перун, столь жесток был удар. Кровь хлынула густая, темная, с ног до головы забрызгав Кубата.

— Перун, я иду к тебе! — Прорычал начальник. Чудовищный меч его взвился над головой, конь встал на дыбы, и кинулся на ближайших разбойников. Сразу четыре бросились на Кубата. Щелкнули пружины. Все болты нашли цель. Боль была дикая, она разрывала на части, но именно она помогала держаться в седле. Голова слетела с плеч разбойника, как качан, другой попятился, но поздно. Меч, как копье, вошел в прорезь шлема, да там и завяз. Из щели брызнула кровь, всадник откинулся в седле. Что-то злое, острое ужалило в спину. Кубат развернулся, дикий, неотвратимый. Разбойник проткнул его насквозь, но начальник стражи все еще был жив. И огромная, притороченная к поясу палица вдруг оказалась у него в руке. Голова разбойника смешно смялась, во все стороны полетели ошметки мозга. Оставшийся попятился, но палица достала и его. Кубата шатало. Он немного промахнулся, но все-таки удар нашел цель. Плечо разбойника, защищенное доспехом, вмялось, расплылось. Всадник вскрикнул. Кубат заставил его замолчать, размозжив череп, как тыкву. Даже шлем не помог.

Кубат чувствовал, что смерть уже наступает на пятки. Он отбросил ненужную теперь палицу, тяжело вздохнул.

— Я сделал все что мог, — прохрипел он. — Перун, я уже у порога…

Он так и не упал. Умер, как и подобает мужчине, сидя в седле. Казалось что он, грозный и неотвратимый, все еще ждет нового врага, вызывает на поединок. И разбойники не сразу поняли, что Кубат мертв. Еще долго безуспешно стреляли в него. А Кубат все сидел, непобедимый в жизни он остался таким и после смерти.

Уже трое охранников скончались в страшных мучениях. Стрелы разбойников падали смертоносным дождем, убивая ни в чем неповинных лошадей и людей, виноватых лишь в том, что вызвались охранять колонну. Данила хмуро поглядывал из укрытия. Теперь, когда воевода и калика были мертвы, больше не оставалось ничего, кроме как последовать их примеру. Не давала покоя лишь хозяйка, которая дрожала, как осиновый лист и тихо поскуливала от страха. Данила сочувственно вздохнул. Женщине не место на поле боя.

— Ничего, — утешил он ее, — все будет хорошо. Мы почти победили.

Девушка благодарно уставилась на него, припала к груди. Данила совсем растерялся. Нет, нельзя было давать волю чувствам. Он отстранил ее, посмотрел в ей глаза.

— Я должен помочь своим друзьям. Они без меня не справятся, — сказал он. — Поняла!

Она кивнула.

— Как звать-то хоть тебя, красавица?

— Гунтана.

Данила улыбнулся.

— Красивое имя. Чужеземное, но красивое…

Он так и не успел вскочить на лошадь. Две повозки вдруг опрокинулись, и в проем ворвались всадники. Охранники бросились врассыпную, даже не пытаясь сопротивляться. Данила заскрипел зубами. Трусы! Умирают, как трусы! В руку сам скользнул меч, вибрирующий и горячий. И Данила бросился на ближайшего всадника. Тот даже не удосужился выстрелить. Что было силы, ударил Данилу ногой в лоб. Русич рухнул, попытался подняться и снова упал. Перед глазами проплывали розовые разводы. Он не в силах подняться, перевел остывающий взгляд выше, в небо. Там уже высыпали звезды. Холодные, равнодушные, они веселились и смеялись, следя за смешными мирскими проблемами. Им было наплевать на все. Данила закрыл глаза. И больше не открывал.

В воздухе висел непереносимый смрад. Казалось, что лежишь, толи на дне болота, толи в деревянном гробу, и крупные белые черви уже принялись за свою нелегкую работу. Данила в ужасе открыл глаза, закрыл их вновь. Солнце, жаркое, как тысяча костров, слепило, не давало смотреть в небо. Никак сами боги гуляют по небосклону.