Игорь Ковальчук: Бастард: Сын короля Ричарда

Только де Лечче тоже не дурак. Войск у Плантагенета больше, потому что владений больше, влияние немалое, а золото все равно придется платить, раз не удалось удержать при себе Иоанну, раз появились на сцене ее алчные "законные представители". Понятное дело, если б вдовая королева продолжала жить у Танкреда, какие основания имел бы Ричард требовать ее имущество?

Сопровождая своего суверена на корабль, Дик с сочувствием думал об Иоанне, которая сама по себе совершенно не интересовала брата. Может, при Танкреде ей было бы даже лучше? Ведь сказочка про содержание под стражей была придумана по ходу дела, чтоб сподручнее "освобождать". Что за плен, из которого по первому же требованию молодую женщину с почетом отправляют навстречу родственнику?

— Ты умеешь читать? — вдруг спросил Ричард. Корнуоллец встрепенулся — король смотрел на него.

— Да,государь.

— Да? — изумился его величество. — И хорошо?

— Довольно хорошо.

— А ну прочти. — И протянул ему старый пергамент, покрытый разводами, истончившийся от выскабливания.

— "Его величеству, верховному суверену…" — начал Дик, с трудом разбирая завитушки каллиграфически выписанных латинских букв.

Ричард вырвал у него лист.

— Хорошо. Какой ты ценный слуга, надо отметить, — сказал он, неодобрительно косясь па молодого рыцаря: в высших кругах в то время грамотность считалась лишним и, пожалуй, даже не слишком приличным умением. — Откуда бы такая грамотность?

— Отец рассчитывал, что я захочу стать священником. Меня потому и обучали.

— Хорошо. В таком случае к Филиппу-Августу пойдешь со мной вместо этого худосочного монаха — он того и гляди грохнется в обморок, как баба. Забери у него пергаменты и чернильницу.

— Я не бойко пишу, государь, — обеспокоился корнуоллец, который терпеть не мог пачкать пальцы в чернилах.

— Ну, это правильно. Нечего рыцарю перышком скрипеть, на то есть монахи. Тогда не бери чернильницу. Будешь только читать, если понадобится. Вот, потренируйся. — И отдал ему записку короля Франции.

Ричарда настолько задел внезапно открывшийся факт, что он поспешил во дворец, который занимал Филипп-Август, даже не дослушав до конца прочувствованных речей мессинских сановников. Те, ожидавшие короля на пристани несколько часов, — слишком сильный ветер все никак не давал кораблю безопасно войти в порт, — наверное, почувствовали себя изрядно уязвленными. Но Плантагенету было наплевать на чувства мессинцев — он весь кипел, и Дик, все время ехавший по левую руку государя, беспокоился, как бы поход не завершился преждевременно и неожиданно.

Но, к счастью, его величество вспомнил о приличиях и почти от самого парадного подъезда повернул обратно. По традиции начинать конфликт полагалось не лично, а через придворных. Мудрая традиция — она давала сильным мира сего время остыть и лишний раз подумать, а стоит ли затевать свару, и не одной стране дарила передышку между разорительными войнами. Ведь обидеться так легко, а вот остыть… Король Английский отправился к себе и заперся в Матегриффоне, демонстративно не послав приветствие французскому государю и не пригласив его к себе.

На пиру, устроенном на следующий день по случаю возвращения Ричарда, король Франции был, но присутствие огромного количества придворных, гостей и слуг удержало венценосного вассала от того, чтоб схватить за грудки своего сюзерена. Плантагенет всего лишь надулся и весьма сумрачно поглядывал на Филиппа, отвечал едва-едва и скоро дал понять, что общение с гостем ему в тягость. Все-таки кровь взыграла в нем, вспыльчивом, как южанин,

Обоим пир был не в радость, французский король скоро уехал, а Ричард остался и напился так, что в Матегриффон его пришлось везти.

Наутро от государя Франции пришло длинное письмо, суть которого можно было бы изложить в одном-единственном вопросе: "Что случилось?" Дик подивился наглости Филиппа, который, конечно, не мог не знать, что именно случилось. Ричард, нахмурившись, выслушал великолепную латынь француза-секретаря и отмахнулся одним пальцем.

— Уэбо, отправляйся и объясни ему.

Дик по незнатности своего рода, разумеется, не мог играть роль посланника и потому отправился во дворец, занимаемый Филиппом, лишь как один из свитских графа Фландрского. Но говорил именно он, и читал именно он — его светлость не потрудился бы даже глаза опустить в записку. Разговора не получилось: король Французский надулся не хуже своего английского собрата, жестом отпустил посланника и его людей. И только потом стало известно, как именно он решил защищаться, коль скоро отрицать подлинность записки и — как следствие — предложения, сделанного Танкреду, все равно бы не удалось.