… non est ergo magnum si ministri eius transfigurentur velut ministri iustitiae quorum finis erit secundum opera ipsorum. (2 Corinthians, 11; 15) [1] а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их (2 Коринфянам, 11; 15) (лат.).
.
Прямой удар в горло Курт блокировать не стал — отшатнулся, прогнувшись назад, и попытался коротким прыжком уйти в сторону, дабы достать противника в бок; тот ударил снова — теперь обоими кинжалами сразу, опять в горло и в грудь. Острие царапнуло по куртке, второе вновь прошло мимо, и он отпрыгнул теперь вспять, держа свои клинки наизготовку, понимая вместе с тем, что человек напротив уже знает, какой удар он нанесет и куда, а потому остался на месте, замявшись в нерешительности.
— Ты ждешь знака свыше, Гессе? — ухмыльнулся противник на хорошей латыни; он сжал зубы.
Мельком он подумал о том, что не во всем Гвидо Сфорца превосходит его — самому Курту языки давались свободно, а вот кардинал за все годы, проведенные в Германии, так и не научился изъясняться по-немецки сносно…
Наказание за несвоевременные размышления пришло немедленно — просто шагнув вперед, противник сбил его руку в сторону, развернулся с ловкостью, удивительной для своего возраста, и ударил Курта ногой в правое бедро. От второго удара — рукоятью в ребра — заградило дыхание, и он повалился на колени, выронив оружие и упираясь ладонями в холодный песок, дыша тяжело и с усилием. Острие кинжала прижалось к коже под подбородком, и все тот же насмешливый голос на безупречной латыни сообщил:
— И ты убит, Гессе.
— Это было бесчестно, — отозвался он, не поднимая головы. — Я ранен! И вы били по ранам!
— Безусловно… — клинок легонько похлопал его по шее. — Сдаешься?
— Да никогда, — выцедил Курт зло; кардинал засмеялся:
— Ну и дурень. Поднимайся.
Он взялся за протянутую ему ладонь, с трудом вставши на ноги и возобновив дыхание; наставник качнул головой:
— Гессе, Гессе… Забудь, раны давно затянулись.
— Руки едва только зажили.
— Вполне достаточно, чтобы держать оружие, — фыркнул тот пренебрежительно. — А прочее и вовсе ерунда. Когда ты не наблюдаешь за собой, ты перестаешь прихрамывать и спокойно дышишь; миновало три месяца, с твоим-то молодым организмом — вполне достаточный срок. Но я знаю, что ты неизменно думаешь об этом, а посему — твоя слабость есть моя сила; и, между прочим, твои недруги о честном бое помышлять не станут. И ты убит.
— Снова, — кисло добавил Курт; тот кивнул:
— Снова. Кроме того, весьма по-глупому.
— По-вашему, я должен был вам сдаться?
— Конечно, — передав Курту клинки, наставник развернул его, установив там, где сам стоял только что; встав на его место, со вздохом опустился на колени, упираясь в песок ладонями. — Дева Мария, мои старые кости… Встань, как я стоял. Я покажу, что надо было делать.
Курт взглянул на клинки в своих руках, на свои кинжалы, возлежащие на песке, и скептически покривился.
— На дворе ноябрь, Гессе, — нахмурился кардинал. — И в моем возрасте неполезно стоять на холодном песке. Приставь кинжал к моей шее.
— Что-то мне не хочется, — нерешительно возразил он. — Зная вас, убежден — вы выкинете какую-нибудь грязную пакость.
— Вперед, курсант!
— Я уже полгода не курсант… — пробормотал он себе под нос по-немецки, однако стал, как было велено — заняв ту же позицию, что и наставник минуту назад, приставив к его шее острие кинжала и отведя назад оружие в левой руке.
— Итак, я сдаюсь, — прокомментировал наставник. — И ты, как и любой человек, после таких слов расслабляешь внимание, пусть хоть ненамного — чтобы хотя бы насладиться этим моментом, даже если оставлять мне жизнь и не собирался.
Он понял, что тот намеревается сделать, но излишне поздно; увернувшись от брошенной в лицо горсти песка, Курт заслонил глаза локтем, отступив, и ощутил, как одно острие прижалось к колену, а второе уперлось в пах.
— И ты убит, Гессе. Снова.
Рядом прозвучал глумливый смешок.
— Причем весьма… курьезно.
Он зло бросил взгляд на Бруно, следящего за его занятиями вот уже более получаса, по временам отпуская комментарии, подобные этому, и начиная уже, говоря по чести, действовать на нервы.
— Замолкни, — выцедил он, подавая наставнику руку и помогая подняться, левой ладонью отирая глаза — все-таки, увернуться полностью не вышло.
Кардинал улыбнулся, отряхивая штанины, и похлопал его по плечу:
Читать дальше