Я стал по-разному надувать живот, чтобы нарисованное лицо корчило гримасы. Это очень насмешило девушку, она принялась хохотать и даже упала на песок, так ей было весело.
Я пощекотал ее пятку и спросил:
— Как тебя зовут?
— Маргарита, — ответила она.
Тут пришел Демериго, который закончил все дела в городе и вернулся к лодке.
— Вот ты где, Филипп, — обратился он ко мне. — А кто это с тобой?
— Это Маргарита, — ответил я.
Девушка села на песке и подтвердила:
— Да, я Маргарита.
Демериго долго рассматривал ее, а потом взял ее за руку и произнес:
— Я женюсь на тебе.
А мне Демериго сказал:
— Ты получишь другую Маргариту, Филипп, а эту, пожалуйста, отдай мне.
— Эй! — воскликнула девушка. Она по-особенному передернула плечами, как делают здешние женщины, когда желают понравиться мужчине. — Эй, вы, кажется, хотите меня поделить?
— Нет, — отозвался Демериго, — ничуть не бывало. Не хочу я делить тебя ни с кем. Я позабочусь о другой Маргарите для моего верного слуги с наростом на плечах, но уж ты будь, пожалуйста, моей.
Маргарита заявила:
— А мне больше нравится этот, с наростом. Он смешной!
Она ушла, а мы остались наедине с нашей неожиданной любовью. И Демериго сказал:
— Садись за весла, Филипп, пора нам возвращаться домой.
Когда мы выходили в море, на веслах всегда сидел я, и на то имелись две причины: во-первых, Демериго был моим хозяином и шлюпка тоже принадлежала ему, а во-вторых, когда животоглавцы гребут, они очень напрягают живот, и у них потом болит лицо, а это нехорошо.
Если бы встреча наша с Маргаритой произошла в мире лицеголовых, то правы оказались бы те, кто предположил бы, что после того случая мы с Демериго сделались заклятыми врагами и что хозяин мой начал меня всячески притеснять и превращать мою жизнь в череду болезненных и тяжких испытаний. Но у животоглавцев так не принято. Соперничество в любви лишь сближает мужчин, они выказывают друг другу преувеличенные знаки уважения и перестают смеяться. И то, как Демериго повел себя по отношению ко мне, лучше всего говорит о благородстве его характера. Он единственный на всем острове животоглавцев видел во мне не урода, а полноценное и разумное существо.
Я жалел его, потому что Маргарита, судя по ее поведению, явно отдавала предпочтение мне. И каждый раз, когда мы приезжали в город за мысом, Маргарита бежала навстречу нашей шлюпке и щелкала пальчиками у меня перед носом, для чего приподнималась на цыпочки и задирала свои тонкие ручки к моему лицу. А Демериго становился все более молчаливым и мрачным.
Ему приходилось подолгу оставлять нас наедине: я ожидал его на берегу возле лодки, пока он ходил по городу и выполнял свою работу. А Маргарита садилась в лодку и болтала со мной, и я потихоньку трогал ноготок на мизинце ее ноги, дивясь тому, какой он атласный на ощупь.
Маргариту вовсе не заботило то, что Демериго страдает. У животоглавцев так принято — мучиться от любви, в этом они не видят ничего особенного. Напротив, многие находят, что это полезно для пищеварения.
Демериго никак не проявлял своих чувств при Маргарите и не заговаривал с ней больше о женитьбе. Он возвращался из города, поднимал Маргариту на руки и выносил из лодки на берег; поставив ее на песок, он поворачивался ко мне и говорил:
— Филипп, садись на весла, пора нам возвращаться обратно.
Маргарита провожала нас, шагая по берегу, иногда даже до самого мыса; потом мы заходили за мыс и теряли девушку из виду.
Постепенно я тоже начал страдать, ведь у меня не было ни малейшей возможности жениться на Маргарите! Взяв меня в мужья, она сделалась бы посмешищем для всего острова, а этого я допустить никак не мог.
Демериго, как оказалось, тоже размышлял об этом. Однажды, когда мы шли на веслах, он мне сказал:
— Хочешь, я сделаю так, чтобы ты жил у Маргариты и никто не заподозрит вас обоих в любви?
Я спросил:
— Как ты это сделаешь? Что бы ты ни сделал, нам с ней нельзя быть вместе.
А сердце у меня втайне ухнуло в живот и запылало там от ужаса и надежды, и в эти секунды я был настоящим животоглавцем. И еще я понял, как сильны чувства у животоглавцев и как мучительны их страсти. И к безумной надежде быть вместе с Маргаритой примешалось отчаянное сострадание к Демериго, который добровольно отказывается от счастья ради меня, лицеголового, найденного на берегу среди дохлых кальмаров.
— Я продам тебя ей, — сказал Демериго. — Все будут считать, что ты ей прислуживаешь.
Читать дальше