Redhat - Жизнь замечательных братьев

— Отдыхает в комнате Джинни, — ответила миссис Уизли, заклинанием отправляя накидку гостьи на вешалку. – Не волнуйся, ей уже лучше, но бедняжка очень расстроена… а все из‑за Люпина, — многозначительно добавила Молли.

— Ушам своим не верю! Как мог такой тихий человек обидеть мою дочь? – пуще прежнего занервничала Андромеда. – Если это насчет женитьбы, так я всегда ей говорила – не трать молодость на мечты, выкинь его из головы! А Дора, конечно, стояла на своем – нет, мама, он меня любит, он только стесняется… Год стесняется, два, три, и все какие‑то отговорки: то уволили, то война грядет, то Сириус погиб, то Дамблдор… Что, неужели все разрешилось?

— Ну… вроде того, — замялась Молли, провожая миссис Тонкс вглубь дома. – Только бедняжку это известие как заклятие ударило… так плакала, так страдала – ты уж поласковей с ней…

— Само собой, хотя не было там ничего, кроме фантазий и упрямства. Здесь? – Андромеда пропустила миссис Уизли вперед и шагнула в маленькую девичью спальню с видом на сад. – Дора, доченька!

— Мама! – воскликнула Тонкс, сев на постели и часто заморгав покрасневшими глазами.

— Мерлин великий, что с тобой стряслось? – ахнула ведьма и заключила авроршу в объятия. Молли деликатно ретировалась, прикрыв за собой дверь; из спальни доносился дуэт взволнованных голосов вперемежку со всхлипываниями.

К счастью, вернулся Сычик – он уже сидел на своей полке под потолком кухни и долбил клювом залежавшийся сухарь. Приманив птицу кормом, миссис Уизли привязала записку к лапке и, когда Сычик наелся, снова выпустила его в окно. Наблюдая за удалявшейся зигзагами темной точкой, Молли сжала руки в замок, словно пытаясь собрать остатки сил, но это не помогло; душу миссис Уизли терзало дурное предчувствие.

Провалявшись до вечера в одиночестве – даже колдовизор смотреть не хотелось – Рабастан чувствовал себя постаревшим на десять лет. Тело ломило, голова раскалывалась, а сердце разрывалось от боли; задумчиво поглаживая испачканную зельем подушку, Лестрейндж нашел длинный золотистый волос и чуть не завыл от тоски. Скорчившись под одеялом, он не мог прогнать навязчивых и пытавших, как Круциатус, мыслей – иногда ему казалось, что стоит только проснуться, и он увидит рядом любимую: не замаскированную лазутчицу из Ордена Феникса, а просто Полину или Тонкс, красавицу–вейлу или курносую девушку с дикой прической. Кроме того, Рабу не покидало мучительное ощущение, будто все его предали, будто он пустил драклу под хвост собственную жизнь – груз совершенных преступлений, долгих лет тюрьмы, сражений и пьяного угара превратился в мерзкий хаос, грозившийся поглотить редкие минуты настоящего и мнимого счастья. В полубреду Лестрейнджу казалось, что он тонет в бездонном болоте, что вся любовь и преданность, выпавшие на его долю, остались в далеком детстве, а впереди только боль, мрак и отчаяние, которых уже никак не избежать. Рабастан лежал, уставившись в одну точку, не слыша слезных мольб Рокси выпить хотя бы чаю; он не шелохнулся, даже когда на лестнице раздались шаги, и в комнате появились брат с невесткой.

— Ну что, отвергнутый влюбленный? – ехидно поинтересовалась Беллатрикс, вытаскивая перед щитом шпильки из волос. – Рога наставили, или стар оказался?

— Белла, прекрати издеваться! – сурово перебил жену Родольфус. – Не далее, как пять минут назад ты сокрушалась о том, что Лорд улыбнулся Малфоям четыре раза, Долохову три раза, а тебе только два, и то один с натяжкой! – Руди явно хотел рассмешить брата, но Раба не отреагировал.

— Зато ты зевал все собрание и перепутал бокалы для вина, — мстительно зашипела госпожа Лестрейндж, швырнув шпильки домовихе и взлохматив свою черную гриву. – Рокси, пойдем со мной, есть кое‑что поинтереснее слабаков и страдальцев! — добавила ведьма; она бросила презрительный взгляд на деверя и, гордо вздернув подбородок, покинула малую гостиную.

— Иногда мне хочется снова оказаться в азкабанской одиночке, – проворчал старший Лестрейндж, сбрасывая плащ и садясь в любимое кресло. – Ты был прав – Повелитель снова изображает из себя гениального кутюрье, — Рабастан хмыкнул в подушку. – Рукава такие, пуговицы сякие – да эта бронированная мантия даже Ступефая не выдержит!

— Какая мантия? – буркнул Раба; обрадованный любопытством брата Руди вскочил на ноги и принялся шагать туда–сюда мимо дивана, оживленно жестикулируя:

— Да новая «разработка» Тони! Представляешь, взял маггловский защитный жилет, малость удлинил, наложил парочку элементарных Щитовых заклятий, и на тебе – презентовал Лорду! Говорит, мол, бился две недели, теперь мы для авроров неуязвимы как этот… Ахиллес или кто‑то там. А Его Темнейшество вместо того, чтобы надеть сие творение на Долохова да испытать, принялся дизайн придумывать: для мужчин‑де и для женщин должен быть разный крой, и чтобы элегантно, и по фигуре можно было подогнать… Ох, бред! Даже Люциус ухмылялся, Белла одна слушала да таращилась. А после обеда – ну и дрянь, я тебе скажу, наша Попси в помойное ведро кидает то, что Питер в суп – мы с Малсибером уже не выдержали, решили Антонина подколоть, — старший Лестрейндж принял наполеоновскую позу и важно надул щеки, изображая Долохова; Рабастан невесело фыркнул и подпер голову рукой.