Игорь Чужин - Уйти чтобы не вернуться (СИ)

Пленник понял, что откровенное вранье здесь не прокатит, и я вскоре услышал жалостную историю из серии 'Сами мы не местные'. Видимо, за последние полтысячи лет ничего в России не изменилось, потому что беды артельщиков начались с традиционной для русского человека пьянки.

Не могу быть уверенным на все сто процентов, что досконально понял рассказ парня, но в голове сложилась такая картина:

– Деревня, где жили мужики из плотницкой артели, стоит в двадцати верстах от Рязани. Плодородной земли в округе мало, а голодных ртов много. Поэтому все мужское население деревни после весеннего сева уходит на отхожие промыслы. Кто-то идет в углежоги, кто-то нанимается работниками в купеческие караваны, но в основном мужики плотничали.

Гордей – так звали уже покойного отца парня, был довольно известным старшиной плотницкой артели и практически каждое лето отравлялся на заработки. В этом году Гордей впервые взял с собой старшего сына, собрал артель и они поехали в Рязань. В Рязани подходящей работы не нашлось, и мужики решили отправиться в Москву, где по слухам намечалось большое строительство.

В одиночку добираться до Москвы было не безопасно, поэтому артельщики намеревались присоединиться к купеческому каравану. Московский караван уходил только два дня и мужики оставшиеся без женского пригляда расслабились. Русский человек всегда был не дурак выпить, но пьянство еще никого до добра не доводило. У подгулявшей компании сразу нашлись собутыльники, которые опоили артельщиков и украли у Гордея собранные на дорогу деньги. Расплатиться за проживание стало нечем, поэтому хозяин постоялого двора забрал за долги отцовскую лошадь, а взамен отдал древнюю клячу, которая издохла на полпути до Москвы. Караван ушел дальше, а артельщики осталась на дороге. Сначала они хотели вернуться домой, но один из артельщиков вспомнил, что слышал в караване рассказ о прошлогоднем набеге татар и решили попытаться найти работу в Верее.

Пахом – самый пронырливый из артельщиков, божился, что один из купцов рассказывал, будто в двадцати верстах в сторону от московской дороги есть богатое село Верея, на которое прошлой осенью налетели татары. Ордынцы пожгли много домов и боярскую усадьбу, а жителей увели в полон, однако княжеская дружина нагнала татар и отбила пленников. Татары, уходя от погони, посекли многих мужиков, а бабы и девки в основном уцелели. Зиму Верея пережила с помощью князя и своего боярина, но чтобы заново отстроиться не хватало мужских рук, и якобы, местная боярыня с радостью нанимала на работу плотников.

Артельщики соблазнились этим рассказом и отправились в Верею, но на работу уже подрядилась плотницкая артель из Калуги. Калужане рязанцев недолюбливали, поэтому между конкурирующими фирмами произошла ссора из-за найма. Слово за слово и словесная перепалка переросла в драку. Калужан было вдвое больше, поэтому артель Гордея вышибли за околицу с боем. Помимо того что им намяли бока, так еще и все имущество рязанцев досталось победителям, а побежденным оставили лишь топоры и личные вещи. Дорогой столярный инструмент, продольные пилы и телегу, которую артельщики двадцать верст тащили на себе от рязанской дороги до Вереи, калужане конфисковали за моральный ущерб.

Правда, часть столярного инструмента Пахом сумел выкрасть у калужан ночью, но это была лишь скромная компенсация за побои, однако теперь пришлось спасаться бегством. Вот в этот неудачный момент я и попался на дороге обиженным судьбой плотникам. Одежда у меня была необычная, и мужики решили, что я какой-то басурманин из дальних краев, которого можно безнаказанно убить и ограбить. Парень старался быть очень убедительным и, увлекшись рассказом, проговорился, что меня планировали убить, а не просто ограбить. Увы, но слово уже вылетело, и вернуть его, было невозможно. Правильно говорят, что язык не только до Киева доведет, но порой и до петли!

Судьба пленника и так была уже решена, но я еще колебался, однако когда парень завыл белугой и попытался поцеловать мои ноги, рука как-то сама дернулась, а после удара обухом по затылку долго не живут.

'Снявши голову, по волосам не плачут', а поэтому я оставил душевные терзания на потом и спокойно продолжил мародерство. Не знаю, почему, но после пятого убийства у меня в груди все словно захолодело, Александр Томилин словно вернулся на войну, где смерть дело обыденное. Вскоре одежда парнишки также отправилась в общую кучу, а затем я перетащил тела убиенных в яму, образовавшуюся под вывороченным корнем рухнувшей от старости сосны. Конечно тайник получился паршивый, но после того как я закидал яму лапником, трупы хотябы не бросались в глаза.