Алекандр Пиллаев - Мария в Заповеднике

– Если бы ты поменьше принимал мелких подарков от этих иностранцев, которые обслуживают у нас Станцию, то и пронюхать они бы ничего не смогли... – сказал опять заносчиво Калиграфк.

– Но это так, к слову... – пропустил мимо ушей Министр. – Меня смущает другое. Только я стыжусь об этом говорить тебе, Калиграфк. Наверное, смешно такое слышать, а тебе и подавно покажется странным...

– Не понимаю, с каких это пор ты стал видеть во мне неженку? – обиделся Прокурор демонстративно.

Министр протянул руки к огню и с минуту грел их в поклоне перед камином. Прокурор выжидал в позе.

– Хорошо, – наконец произнес Стрекоблок. – Только я заранее Прошу тебя выслушать меня с пониманием, я не умею объяснить правильно, я не знаю, как все это высказать, не задевая твоей щепетильности, Калиграфк, да, впрочем, и всей вашей партии в ее лучших чувствах...

– В самом деле, ну что ты. – Прокурор сменил позу, польщенный.

– Сердце... – произнес вдруг Министр, отняв руки от огня. – Я повторяю, Калиграфк, это, наверное, смешно звучит, но ты ведь знаешь, это общеизвестно, у людей вашей породы – нет сердца.

Прокурор насторожился.

– То есть... не то… – есть, конечно, – поспешно поправился Стрекоблок, – я хочу сказать, само сердце есть... Вот именно, сердце есть, но только оно как бы бесчувственное, что ли... Ты меня правильно понимаешь, Калиграфк? – участливо справился Министр. – Я ничего не хочу сказать плохого лично о твоих душевных качествах, но это общепризнанно, это не я один так говорю, Калиграфк... в общем, все знают, что краймеры... бессердечны. – Министр, наконец, произнес слово, которое с таким трудом подбирал.

Прокурор заметно успокоился.

– Не понимаю тебя, – Шенк, – сказал он почти игриво. – При чем здесь сердечные дела, ведь речь идет не о любви?

– Благодарю, что не понял превратно... Разумеется, не о любви, Калиграфк! Но я же еще не кончил! Бессердечны – сказал я, и мы понимаем, что это только метафора, но ведь она что-то значит? Ведь не может такое мнение быть безосновательным? Нет-нет, Калиграфк, я вовсе не хочу сказать, что среди вашего типа людей не встретишь личностей задушевных и даже жалостливых – в общем, сердечных, что называется. Но, Калиграфк, ты должен согласиться, это специфическая жалостливость и специфическая сердечность, и я боюсь – даже если вам удастся наиболее тщательно выбрать самого мягкосердечного жениха из вашей среды – все равно способности его могут оказаться слишком неудовлетворительными для должного завершения священного Обряда...

– Но, Шенк! – в тревоге воспротивился Прокурор. – Ты ведь знаешь, ничего не стоит помочь жениху другими средствами до конца исполнить этот долг перед Империей!

– Я-то знаю, господин Прокурор, – с ударением на должностную принадлежность Калиграфка к закону и праву возразил Шенк Стрекоблок, – других средств много, и даже мастерство исполнения у вас обычно на хорошем артистическом уровне... чтобы, например, разыграть драму на охоте, – не преминул съязвить он. – Но хватит ли у вас таланта, чтобы обслужить священный для всех подданных Обряд Оплодотворения Матери Будущего Наследника, когда будет присутствовать и наблюдать вся свита, весь кабинет министров, представители общественности, пресса Империи? Ты понимаешь, что произойдет, если в Священной Смерти Жениха гости заподозрят фальшь? Ты ведь знаешь, Калиграфк, как заканчивались в истории все эти попытки искусственного умерщвления производителя! В лучшем случае, – лишалась сана Матери Будущего Наследника сама невеста, а родившийся через девять месяцев ребёнок немедленно зачислялся в свиту и, таким образом, навсегда лишался Достоинств Простолюдина, и не мог уже претендовать на отцовство в следующем правлении.

– По-моему, не велика честь умереть во время оплодотворения невесты, – заметил на это Калиграфк. – Но каким бы вычурным ни был наш национальный идиотизм, Шенк, это дает нам власть.

– Мы ее потеряем немедленно, – повторил Министр упрямо, – если в священной смерти Жениха заподозрят фальшь. Нет! Жених должен умереть во время оплодотворения, у всех на виду как положено – от сердечной недостаточности! Вот я и боюсь, Калиграфк, сможете ли вы найти в своей партии такого надежного сердечника , – сказал Министр, – если даже среди обычных простолюдинов они встречаются не часто...

– Да, действительно, члены нашей партии несколько бессердечней, чем обычные простолюдины. Но Отцом Наследника теперь должен стать краймер! Я все сказал! Это веление времени – ничего не поделаешь! Приходится только признать, что далеко не всегда так уж удобна наша национальная самобытность. Да и Обряд этот, честное слово, какой-то он немного языческий! В странах Большого Конгресса относятся к нему не иначе как к дикарскому и совершенно уже не понимают смысла его. Может быть, мы пригласим твоих тупых иностранцев наконец, этих двуногих варваров, пускай вкусят удовольствие от нашей древности, и тогда, может быть, они станут понимать немного в нашей уникальной стране?