Святослав Логинов - Колодезь

Людей под началом у Разина собралось человек с тысячу, а то и больше. Маломестные донские струги взять всех не могли, и отряд наскоро поделился на три части. Одни потащили струги волоком из Дона, а вернее, из Иловли на речку Камышенку и в Волгу. Волоку там двадцать вёрст, но путь знакомый, недаром выстроен при падении Камышенки деревянный город и острог. Над обрывом поставлены виселицы — казнить воровских казаков, и редко когда пустуют деревянные глаголи. Разин, отъезжая на промысел, твёрдо обещался зажечь город Камышин подметем, чтобы и названия такого на Руси не осталось.

Часть охотников пешими побежали наверх, к Саратову, чтобы там промыслить мельничные суда, перевозящие хлеб. Третьи, те, что имели коней, двинулись на калмыцкие кочёвки, отгонять у юртовщиков стада, а с подельщиками договорились встретиться ниже Царицина, где пригоже покажется.

Камышин Разин не попалил, но и покоя не принёс. Загремел над волжскими плёсами страшный клич: «Сарынь на кичку!», напомнивший былых разбойных атаманов, встрепенулась бурлацкая голь, вотчинные мужики, черпальщики на соляных промыслах — все, кому терять нечего и не жаль никого.

В скором времени воровское войско было и при лодках, и при харчах. Власти впали в испуг и маялись, запершись в городках. Купцы опасались выезжать с товарами, рыбацкие ватаги сидели по домам, зная, что всё одно улов будет отнят. Калмыки и татары, изверившись в защиту царя, били всякого русского, до кого лишь могли дотянуться. В ответ Разин прошёлся боем по юртовщикам, дойдя до самых башкирских становищ.

В последнем набеге участвовал и Семён. Всё лето он провёл как в угаре. Легко рубились едисанские головы, и душа упивалась кровью. Нате вам! Это за соляной поход, за колодки, за рабскую муку, за дербентский базар! Эх, ещё бы до самой Дербени достать!… Ну да ничего, вырастем, будет и на нашей улице праздник.

Ближе к зиме конные отряды задумались, как быть дальше. Возвращаться на Дон — нельзя; крови пролито много, а добра нажито с воробьиный нос. Откупиться не сможешь, так за свои подвиги головой отвечать придётся. Встретились с казаками, плывшими на стругах, передали угнанный скот, устроили большой круг.

В прежние годы воровские казаки на зиму возвращались на Дон или зимовали на учугах, в рыбацких балаганах. Но полторы тысячи молодцев в балагане не расквартируешь, а после того, как государеву и патриаршую казну пограбили, на Дон воротаться тоже не с руки. Значит, надо брать какой ни есть город. Вспомнили про Камышин, но не похотели — туда уже подходили войска князя Львова. Камышин от России близко, придётся не зимовать, а биться беспрестанно. Тогда на кругу и прозвучало впервые слово: «Яик». Яик — река казацкая, и от России неблизко. Там, на украине, можно безопасно перезимовать, да и гулящего народу среди яицких казаков нет. Одна беда — какую реку ни возьми, а выход на море закрыт сильной крепостью. Из Волги выходить — Астрахань костью поперёк горла, в Яике — каменный Яицкий городок. Хорошо городок поставлен: и от узбеков оберегание, и от своих бездельников, которые, бывало, любили сплавать на море из верхового, он же деревянный, Яицкого городка.

— Астрахань по Бузану обойдём или какой другой протокой, — успокоил собрание Разин, — это во времени решим. А что с Яицким городком делать, мне тоже ведомо. Мимо Царицина прошли целыми, хоть пушки по нам в упор палили. Так нежто нас на Яике остановят?

Собрание пошумело, покричало, словно долговские мужики на субботних посиделках, и доверилось атаману. Верно — ежели его из пушек при Царицине побить не смогли, то стрелецкая пищаль на Яике-реке и подавно не побьёт.

Однако при любом раскладе до Яика на конях не дойдёшь. Ну, перевезут тебя через Волгу, а дальше что? Обиженная набегами степь поднялась и грозила выплеснуться не только на злое казачество, но и на государевы города. Ногаи, калмыки, едисанцы забыли былые распри и готовы были объединиться против проклятого русского племени. Мурзам до поры удавалось сдерживать народ, усаживая самых ретивых в седло и заставляя гоняться за христианскими извергами. В степь теперь не сунешься — всюду разъезды юртовщиков, и все с тамгой от астраханского и царицинских воевод, чтобы тех воровских казаков боем бить и смертью морить без пощады.

Впрочем, недаром говорится, что только из могилы тропка не натоптана, а во всяком другом месте выход есть. Нашёлся он и на этот раз. Никто уж и упомнить не мог, откуда взялся при казаках астраханский купчик Левко Кутумов. Кажись, взяли его где-то за боем, оставили ради выкупа, а потом позабыли. В нём одно название было что купец, а так — офеня офеней. Кутумов уже и сам от казаков не отъезжал, крутился поблизости, благо что в морду его все знали и, считая своим, не трогали. Скупал по дешёвке грабёжное, даже ездил пару раз в Астрахань, привозил вести и кой-что из товаров. Прознав о казацкой туге, Кутумов взялся покупать коней, давая за них смешную цену. Многие продавали. Другие, у кого на Дону домашние остались, сбили коней в табун и под охраной отправили в родные места. У Семёна на Дону никого не было, а продавать Воронка он не хотел ни в коем разе.