Исуна Хасэкура: Волчица и пряности. Том 5

Владелец заметил Лоуренса и окинул его пронзительным взглядом голубых глаз из-под кустистых бровей.

— Третий этаж. Оконная сторона.

— Понятно, третий этаж… постой — оконная сторона?

Постояльцы могли платить за себя по желанию либо вперед, либо уже при отъезде, однако настроение владельца заметно улучшалось, если ему платили вперед. Лоуренс поэтому положил на стол умеренно щедрую сумму денег; но слова владельца застали его врасплох, и он развернулся.

— Оконная сторона, — повторил тот и закрыл глаза.

Старик явно не собирался обсуждать этот вопрос.

Лоуренс кивнул. Ну и ладно, подумал он, выходя из комнатушки.

Держась за перила, потемневшие от времени и частого использования, он поднялся по лестнице.

Как положено жилому помещению при любой мастерской, на втором этаже располагались общая комната с очагом, кухня и спальня владельца. Это конкретное здание несколько отличалось от других тем, что очаг здесь находился посреди общей комнаты, а комнаты на третьем и четвертом этажах были выстроены так, чтобы как можно лучше улавливать тепло от дымохода, идущего вверх через весь постоялый двор.

Расположение комнат, благодаря которому это достигалось, было несколько странным; в придачу обслуживать дымоход, чтобы дым не шел в комнаты, было довольно-таки непросто. Прежний владелец заведения, однако, ставил превыше всего удобство своих подмастерьев, живших на третьем и четвертом этажах.

Нынешний владелец постоялого двора был человеком добрым и тихим. Звали его Арольд Эклунд, и прежде он занимал пост главного ремесленника в кожевенной мастерской.

Ближе к ночи общая комната на втором этаже наполнится дружелюбной болтовней — там соберутся постояльцы, каждый со своим каким-нибудь вином. Сейчас, однако, слышалось лишь потрескивание огня.

На третьем этаже было четыре комнаты.

В те времена, когда здесь располагалась мастерская, на четвертом этаже жили новопринятые подмастерья, и там же хранилась всякая всячина; поэтому комнаты на третьем этаже были просторнее, чем на четвертом.

Но не всем из этих комнат доставалось тепло от дымохода. Одна из комнат третьего этажа выходила на улицу, и ради окна, через которое вливался свет, доступом к дымоходу пришлось пожертвовать.

Иными словами, хочешь комнату с окном — пожертвуй теплом.

Лоуренс совершенно точно слышал слова Хоро, что она предпочитает теплую комнату. Едва войдя, он обнаружил, что она уже поснимала с себя и раскидала повсюду свою сырую одежду и лежит, свернувшись калачиком, под одеялом в своей кровати.

Лоуренс подумал, уж не плачет ли она от такого унижения; но, судя по тому, как Хоро свернулась, она уже спала.

Видимо, она устала из-за того, что долго сердилась, мысленно предположил Лоуренс.

Он подобрал разбросанную одежду Хоро и пока что повесил на спинку стула, затем разделся сам. Это была самая приятная часть всех путешествий — возможность избавиться наконец от отсыревшего одеяния на постоялом дворе. Лоуренс чувствовал себя так, словно снял налепленный на него слой сырой глины. Отложив снятые вещи в сторону, он переоделся в свою обычную одежду, не промоченную дождем.

Конечно, она была холодной, но все же это лучше, чем сырая.

Без очага в этой комнате будет не теплее, чем под открытым небом, когда придет ночь.

Одного лишь одеяла будет недостаточно, чтобы отогнать холод. Лоуренс понял это, когда подобно прислуге свернул тяжелые сырые одежды Хоро.

Из-под одеяла Хоро высунулся хвост — во всем прочем одеяло выглядело так, как если бы оно было наброшено на груду, скажем, хлебных караваев, или сырных кругов, или кусков копченой грудинки.

Она нечестно играет, подумал Лоуренс.

Это было не вполне то же, что, например, когда дочь аристократа, сидя у окна, показывает всем свои длинные роскошные волосы в надежде поймать взгляд проезжающего мимо рыцаря, — но тем не менее Лоуренс понял, что просто обязан среагировать.

— По-моему, у тебя прекрасный хвост; такой теплый и с отличным мехом.

Секунда — и Хоро втянула хвост под одеяло.

Лоуренс мог лишь тяжело вздохнуть.

Едва ли Хоро относилась к числу ранимых девушек, оскорбленные чувства которых можно исцелить одним комплиментом. Даже сейчас в ней наверняка клокотала тихая ярость.

И все равно она заставила Лоуренса восхвалить ее хвост.

Спускаясь по лестнице, Лоуренс грустно улыбнулся и снова вздохнул. Хоро опиралась на него — на свой необычный манер. Другого объяснения ему и не требовалось.