Наталия Ипатова - Сказки зимнего перекрестка

Кто-то исполнял затейливую мелодию, выстукивая ее деревянными палочками на бутылках, до разного уровня налитых водой. В первую же минуту меня поразило, а потом радовало глаз и сердце обилие чистых простых цветов: зеленого, оранжевого, желтого, красного. Солнце обрушивало наземь водопады света, мир плескался в зелени, на пляжном песке гоняли футбольный мяч, у каждого было то, что ему нужно для счастья, и над всем этим сумасшедшим домом безмятежно и беззаботно, как Король-Солнце, царил плэйбойски настроенный Июнь, шагавший впереди меня, насвистывая песенку и заложив пальцы за ремешок шортов.

Всюду, где бы он ни проходил, его приветствовали возгласы, вокруг собиралась толпа, иной раз его сопровождала целая процессия. Ему предлагали цветы и фрукты. Девушки разворачивались к нему, как цветы к солнцу. Ах, эти девушки Июня, тугие, как резиновые мячики, с цветком в волосах, который всякий раз что-нибудь значит, с голубыми жилками на бронзовых бедрах… Если бы эта человеческая общность вздумала поднять над собой флаг, над их головами, без сомнения, взвилось бы дамское бикини. В общем, этот рай был явно не для моралистов и старых дев.

— Неплохо бы глотнуть чего-нибудь освежающего, — произнес Имант. И боги, оказывается, потеют. — Дим, как ты?

Он не успел закончить фразу, как перед самым его носом столкнулась синяя банка «Пепси» и бутылочка «Кока-колы», с двух сторон протянутые двумя смуглыми руками. Тишина оборвала все песни и шутки, которыми сопровождалось шествие летнего короля. Девушки попятились. Население разделилось на Синих и Красных. Насупились брови. Руки, словно невзначай, легли на пояса, в складках саронгов обрисовались ножи. Бутылки, только что поднесенные к устам, удобно перехватывались за горлышко. Миг — и вспыхнет поножовщина. Имант мельком оглядел тот лагерь, и этот, протянул руку… и взял яблоко. Мне достался апельсин. Момент разрешился чьим-то облегченным смехом, и все продолжилось с точки прерывания.

Вот так оно здесь и было. Поймите меня правильно. Я простой постсоветский, затюканный на работе интеллигент с отпуском в ноябре. Весь год я мечтаю об отдыхе у моря, где-нибудь в черноморском пансионате, а летом — о деньгах на этот самый отдых. Не судите меня строго. Я остался.

Не знаю, сколько прошло времени: неделя, или, может быть, месяц. Я не считал. Дни были блаженны пустотой, а ночи — коротки. Мир благоухал. К тому же, всегда находилась какая-нибудь девушка… В конце концов, мой циничный медик говаривала, что склонна верить в мужскую верность не более, чем в благородство ментов или бескорыстие учителей. Если мужчина утверждает, что не может жить без какой-то определенной женщины, то это, скорее всего, красивое поэтическое преувеличение. Оправдывался я, когда не забывал это сделать, тем, что никогда не запоминал их имен.

Благословенна будь Норна, кем бы она ни была. Когда и где еще мне представилась бы возможность почувствовать себя плэйбоем? Задумываясь теперь, должен сказать, что эта часть моего приключения более всего напоминала эльфийский бал в английской легенде: проходит, кажется, всего одна ночь, глядь, а минули-то столетия. Нетинебудет, страна Питера Пэна, где потерянные дети живут в свое удовольствие. Вот разве что повзрослели лет на десять-пятнадцать и открыли для себя прелести свободной любви. Что одновременно и испортило чудесную детскую сказку, и перевело ее в разряд увлекательного чтива для считающих себя взрослыми подростков. Возможно, имело бы смысл сравнить их с обитателями фармеровского Мира Реки, но на самом деле здесь было больше разницы, чем сходства.

Вспоминаю, что Иманта в те времена я видел довольно редко. Бог бездельников на каждый день выдумывал себе новое развлечение: то он опять отправлялся ловить жемчуг, то выходил на охоту за Большой Рыбой, то катался на крутой волне на доске для серфинга. Арканил и объезжал мустангов, выступал в родео, играл во все пляжные виды спорта, ни в чем не стремясь к первенству, ибо, как мне казалось, был начисто лишен честолюбия. Своим бездельем он был занят по горло. Частенько, впрочем, оказывалось, что его опять кто-то соблазнил. В этом отношении Имант представлял из себя не субъект, а скорее объект, весьма, надо сказать, благодарный и щедрый. Прекрасная часть человечества готова была буквально носить его на руках, и я одновременно и подражал ему, и завидовал, и прикалывался, ибо если о боге лучше всего говорит мир, сформированный его личностной доминантой, то я полагал, что все о нем знаю.