Марго Ланаган - Лакомые кусочки

— Хорошенько заботься об Энни, — серьезно попросила Эдда, отступив назад. Лица обеих сестер были красны от слез. — И о нашей мамочке.

— Обещаю.

Эдде было невыносимо тяжело в последний раз обнимать Лигу. Сердце ее и вправду словно бы раскололось надвое, в груди немилосердно щемило. Окончательно сникшую Эдду усадили в экипаж почти силой. Она попыталась вытереть слезы, придать себе подобающий вид и помахать родным из окошка, однако вид любящих взволнованных лиц свел на нет все ее старания, и она опять разрыдалась. Кучер прищелкнул языком, в воздухе просвистел хлыст, карета тронулась в путь. Эдда откинулась к стенке и горько плакала, пока мать, сестра и друзья не скрылись за поворотом.

Матушка Марчпэйн не лезла к ней с утешениями и лишь время от времени ласково поглаживала по коленке. Довольно скоро — после того как все прощальные слова были сказаны, а родные и близкие исчезли из виду — Эдда задышала ровнее, поток слез ослаб, и она все чаще отнимала от лица платок, позволяя прохладному ветерку освежить ее лицо.

Стояла ранняя осень, косые солнечные лучи и желтеющий лес возвещали о скором угасании жизни; а жизнь Эдды, вылепленная и движимая исключительно ее собственными силами, только начиналась. За окошком кареты был в разгаре праздник ярких красок: темные ветви проглядывали сквозь буйство желто-медных, рыжих, золотистых и огненно-красных листьев. Над деревьями пронзительно синело небо, там и сям проплывали пушистые белые облачка. Грохочущий экипаж миновал Источник Марты со сверкающим на солнце маленьким водопадом и старой деревянной кружкой на цепочке. Лишь однажды кучер немного придержал коней, проезжая узкое место на дороге — как раз над ложбиной, где догнивали развалины ветхой избушки.

Целыми днями я сидела в этом доме , всплыл в памяти Эдды рассказ матери. Чистый голос Лиги лился ручьем, заглушая скрежет сучьев по крыше кареты и глухое бормотание кучера. Па не разрешал мне выходить на дорогу, но если проезжал экипаж, я слышала стук колес. Куда летит он так быстро, — думала я, — и кто сидит в нем, не стесненный в деньгах, свободный в желаниях? А теперь, гляди-ка, я и сама живу в богатом доме, я — уважаемая в городе портниха и мать двух взрослых дочерей!

Это была я, мама, — мысленно произнесла Эдда. — Это была я, Эдда. Я ехала учиться волшбе. Наверное, произошел сдвиг во времени, и ты услышала грохот колес этого самого экипажа, а сидела в нем я, не стесненная в деньгах, свободная в желаниях.

Она уже ощущала магию на каком-то другом уровне мира, чувствовала бьющие ключи и водовороты колдовской энергии. Она осмелилась взять капельку этой энергии вчера вечером, когда снимала лихорадку у маленького Андерса, пользуясь подсказками госпожи Энни. («Тут уж я не причиню вреда, — приговаривала знахарка. — Сколько лет врачую, с самой молодости, и, будь уверена, ни разу не сплоховала».) Неиспользованная пока магическая сила уже бурлила внутри свежеиспеченной ведьмы, вызывала слабое покалывание в кончиках пальцев. Эдда едет в Рокерли, будет жить и работать вместе с мисс Данс, невероятной, поразительной мисс Данс! Ее взялась обучать настоящая чародейка, да и сама Эдда наделена даром волшбы. Кто знает, на что она окажется способна, когда выучится!

Эдда поплотнее закуталась в шаль и опять откинулась на сиденье. За окошком кареты мелькал ясный осенний день; золотые и алые листья сыпались с деревьев, точно кто-то пригоршнями швырял сверкающие драгоценные камни из волшебного сундука, бездонного и неистощимого.

Наступила зима. Лига вздохнула с облегчением: по сугробам не очень-то погуляешь, значит, можно со спокойной совестью сидеть дома. Непринужденно общаться с обитателями реального мира она так и не научилась. Они такие разные, никогда не знаешь, что от них услышишь в следующее мгновение, да еще придется придумывать подходящий ответ… Лига не знала куда деваться от смущения. А вот праздник Зимнего солнцестояния ее очаровал. Люди распевали песни, повсюду зажигали фонари и факелы, украшали дома зелеными сосновыми ветками, которые приносили со склонов холма. Согретые в жарко натопленных комнатах ветки пряно благоухали. Приятное разнообразие в простую зимнюю пищу вносили праздничные пироги, варенья и соленья, заготовленные впрок и извлеченные с дальних полок, где их держали в запечатанных воском горшках, хранящих вкус лета.

Пришел февраль; город пробуждался от зимней спячки. Улицы Сент-Олафредс потихоньку разматывали толстые снеговые шарфы. Мрачные поначалу, с островками коварного льда между булыжниками, со временем они подсыхали, удивляясь теплому ветру, который носился из конца в конец, обещал скорый прилет птиц, буйство зелени и цветов.