Олег Микулов - Тропа длиною в жизнь

(«Это ваши, колдунские дела. Что нам до них?») Было немного обидно: ну почему даже Старые не хотят понять, что никакой он не колдун, а такой же, как они? Что только этим он и счастлив – наконец-то нашел сам себя, наконец-то понял: здесь, и только здесь все, что ему нужно. Не случайно даже эта легкая обида не гасила радость обретения утраченного.

К тому же были дети. Уж они-то слушали пришельца разинув рты, ходили за ним след в след, забыв о сугробах, в которых можно барахтаться и кувыркаться, об обледенелом склоне, с которого так весело лететь вниз, растянувшись на куске шкуры… Рассказы о непонятных «горах», о непредставимой «Великой Воде», о могучих колдунах, которым служат волки, которым лошади безропотно подставляют свои хребты, заменяли все.

И Аймик чувствовал себя спокойным и воистину счастливым. Все вернулось. Даже Ата.

И знакомый голос, приходящий не извне – изнутри, соглашался:

«Да, все вернулось. Все мечтают вернуться к Началу и сделать его неизменным, но дается это немногим. Избранным. Это – твоя награда. Живи и радуйся». И теперь этот голос не внушал отвращения.

Так длилось до конца зимы. С Армером он теперь общался не по-прежнему, не как младший и старший; старость их уравняла и сгладила разницу в возрасте. Пожалуй, одно казалось немного странным: хозяин был неизменно дружелюбен и приветлив, гость отзывчив, но разговаривали они так, словно и не было за плечами прожитой жизни, словно расстались они всего день или два назад. Впрочем, Аймику это нравилось. Никого из прежних друзей не осталось? Что ж, зато остался Армер, и жилище его – такое же, как прежде…

И до занятий своего друга Аймику не было никакого дела.

Только однажды…

– Аймик, почему ты снял мои обереги?

– ?!

На ладони Армера лежали палочки, перехваченные какими-то сухими стеблями… Кажется, чесноком. (Ах да, совсем забыл.)

– Ата просила. Сказала – иначе ей трудно приходить. Армер больше не сказал ничего.

А потом почернел снег, и покалеченная рука стала слушаться хозяина почти как прежде – только к перемене погоды давала о себе знать ломота в суставах и нытье зарубцевавшихся ран. Армер не раз предлагал своему гостю испытать лук, но Аймик неизменно отказывался, почти с отвращением поглядывая в угол, где без дела покоилось оружие, подобранное и заботливо принесенное его спасителями.

Почерневший снег осел, съежился и изошел водами; от черной земли по утрам поднимался пар; днем и земля, и деревья умывались после зимней спячки в пронзительной синеве и солнечных лучах, а по ночам в жилище был слышен перекликающийся звон капели. Армер все чаще общался с духами и внимательно приглядывался к ночному небу.

Однажды перед сном он дольше, чем обычно, вглядывался в созвездия и, вернувшись, сказал Аймику:

– Срок настал. Завтра та, кого вы зовете Небесной Охотницей, окончательно проснется, и я завершу твое лечение.

– Завершишь лечение? – в недоумении спросил Аймик. – Да я ведь давным-давно здоров. Гляди: с рукой все в порядке.

– Это тебе только кажется, что ты здоров, – ответил колдун. – Потом сам поймешь.

К ночи они пришли на то место, где на Аймика напал медведь-шатун. Принесли с собой его шкуру, выделанную вместе с головой. На Армере, как всегда во время колдовского действа, была накинута шкура матерого волка.

По знаку колдуна Аймик, скрестив ноги, уселся на медвежью шкуру. Армер навел Огненный Круг, зардев шийся ровным низким пламенем в густо-синем сумраке весенней ночи, встал прямо перед медвежьей мордой и, воздев руки к двойной звезде, тихо запел заклинания.

Когда пение оборвалось, в Мире наступила такая упругая, такая звенящая тишина, как если бы кто-то вдруг залепил Аймику оба уха комочками воска. А по ту сторону Огненного Круга, Аймик отчетливо видел, начал сгущаться клубящийся мрак.

Безмолвие оборвалось криком ворона, прозвучавшим прямо над головой. Медвежья шкура задрожала, в пустых глазницах вспыхнул свет – и началось Действо. Похожее и не похожее на то давнее, когда совершалось исцеление Йорра.

…В этот раз не люди – духи, обступившие Круг, участвовали в Действе. Рокотал барабан, кружился вокруг медвежьей шкуры, все убыстряя и убыстряя свой пляс…

(Армер? Нет. Человековолк, Первопредок.) …и в такт барабанной дроби, в такт невесть откуда запевшей флейте зазвучали извне Круга… (То ли орлиный клекот, то ли уханье филина.) …голоса тех, кто стремился и не мог прорваться вовнутрь.