Анатоль Нат - Бабье царство.

— Колька! — Дашка хлопнула поднос с нарезанными бутербродами на стол и уперев руки в бока яростно воззрилась на него. — Ты чего?! Тупой!? Тебе чего говорят!? Какая рыба! Что это ва-ажно! — Дашка в ярости притопнула ногой, глядя на него с неприкрытым возмущением. — А ты несёшь глупость всякую. Рыбу к чему-то приплёл. Ничего кроме рыбы своей не видишь! Говори, мерзавец, что натворил! Я знаю, что это ты что-то напортил. Небось, гадость, какую подсыпал, когда я отстирывала эти ткани.

— Так вы что, — удивлённый Колька рассеянно посмотрел на них, — про ткань, что ли, спрашиваете, из которой Дашка потом робы арестантские пошила?

— Какие такие робы! — взбешённая Дарья в ярости хлопнула пустым подносом по голове съёжившегося Кольки. — Такие шикарные костюмчики получились, а ты меня перед людьми позоришь! — замахнулась она снова подносом.

Бедному профессору потребовалось не менее пяти минут, чтобы хоть немного успокоить разбушевавшуюся Дашку, до глубины души возмущённую чёрствостью и тупостью безтолкового Кольки, как громко разорялась Даша.

— Да что ты, в самом деле, сбесилась, — Колька, опасливо косясь на поднос в руках Дарьи, бочком, бочком постарался пробраться к выходу, и теперь стоял уже в дверях, готовый каждую минуту выскочить на улицу.

— Что здесь происходит?

Раздавшийся неожиданно холодный, женский голос, мгновенно превратил разгневанную фурию в кроткого ягнёнка. И Дашка, неуловимым глазу движением, спрятав за спиной поднос, поспешила скрыться в дверях кухни, изображая из себя самое невинное создание, не имеющее к происходящему ни малейшего отношения.

— Стоять! — остановил её в дверях всё тот же голос.

— Слава богу, что вы появились, — облегчённо перевёл дух профессор. — Иначе, Дарья окончательно сорвала бы всё дело.

— Какое дело?

Изабелла, в свободном домашнем халате, прошлась по комнате и присела на стул перед разбросанными по всему столу нарезанными кусками хлеба и колбасы. Повернувшись к застывшим в различных частях комнаты подросткам, она, сдвинув недовольно свои брови, хмуро поинтересовалась:

— Так всё-таки, что здесь происходит? И кто посмел разбросать хлеб по столу?

Дарья, побледневшая, как полотно, с трудом проглотила комок, застрявший у неё в горле и, пару раз беззвучно открыв рот, наконец-то с трудом переборов замешательство, смогла выдавить из себя пару слов.

— Я это. С Колькой дралась, вот он и рассыпался.

— Уже лучше, — холодно посмотрела на неё Изабелла. — Раньше ты всегда говорила, что виноват кто-то другой.

— Что ещё? — повторила она свой вопрос, поворачиваясь к Кольке и внимательно глядя на него.

— Не знаю, — недоумённо пожал тот плечами, мрачно поглядывая на Дашку. — Зачем-то позвали, от дела оторвали, а теперь по голове подносом лупят, — мрачно пожаловался он.

— А мне, между прочим, — мрачно покосился он в сторону тут же независимо задравшей нос Дашки, — завтра рано с утра на работу, в отличие от некоторых, — тихо проворчал он.

— Профессор, — Изабелла повернулась к третьему участнику драки. — Объясните, пожалуйста, что здесь происходит?

— Всё очень просто, — тяжело вздохнул профессор, проходя обратно на своё место за столом и присаживаясь напротив баронессы.

Я позвал Кольку, поскольку подумал, что может быть он, что-то знает о том, как получилась та самая ткань, из которой пошили тюремные робы для амазонок.

Костюмы, костюмы, — успокаивающе повернулся он в сторону сердито зашипевшей в дверях кухни Дашки.

А Дарье это не понравилось. Как же так, её милые костюмчики назвали столь бранным, по её мнению, словом. Вот она Кольку по голове и хряснула подносом, а потом попыталась ещё добавить, — неодобрительно покосился он на Дарью.

Дарья, пару раз шмыгнув носом, тем не менее, упрямо набычила голову и угрюмо уставившись в пол, тихим голосом проговорила:

— А всё равно это не тюремные робы.

— Да, — кивнула головой баронесса, с осуждением глядя на опустившего голову паренька. — Это рабочий костюм. И очень удачный. Очень удобный и красивый. Так что называть его арестантской робой, это несправедливо обижать Дарью. Да и Даше обидно, ведь она приложила столько сил и старанья на его изобретение, на пошив, на отстирывание тканей, испорченных профессором, как она тогда считала. И после всего этого называть её костюмы арестантскими робами, это нехорошо, — Изабелла осуждающе покачала головой, недовольно глядя на Кольку.

— Ну да, — хмыкнул Колька, насмешливо глядя на воспрянувшую духом Дарью. — Много бы она отстирала своим дурацким порошком. Если бы я ей мыльнянки не подсунул в тот порошок, она бы до сегодняшнего дня её отстирывала. Все бы руки до локтей стёрла, дурёха, — ухмыльнулся он.