Мари Кирхофф - Кендермор

Глаза старого гнома блуждали по туго обтянутому одеждой телу Гизеллы.

— Я хозяин, — заявил он и скривил губы в гротескной улыбке, обнажив зубы.

Гизелла торопливо прикрыла ладошкой рот, притворившись пристыженной. Какимто образом она даже умудрилась изменить цвет щек, и теперь их залил яркий румянец.

— Не могу поверить! Ох, я, наверное, вас обидела. Я действительно еще никогда так не ошибалась с возрастом людей…

Она причмокнула языком и серьезно покачала головой.

— Я полностью опозорена. Возможно, вы даже слушать меня не захотите, с самыми-то лучшими товарами на ярмарке! Пожалуйста, примите мои извинения.

Она нежно прикоснулась к волосатой руке и собралась уходить.

— Я больше не стану докучать вам.

Она отошла от лавки всего на шаг, виляя бедрами еще сильнее, настолько сильно, что Тассельхофф с Вудроу вряд ли находили это возможным.

— Пожалуйста, не унывайте, мисс…

— … миссис Хорнслагер, — поправила Гизелла, и когда она вновь повернулась в его сторону, на лице гномихи расцвела благодарная улыбка. Рыбка попалась на удочку даже легче, чем она ожидала. — Неужели вы будете иметь со мной дело? Ох, вы просто замечательный мужчина! Чтобы показать вам, насколько виноватой и одновременно благодарной я себя чувствую, я куплю вдвое больше, чем могу себе позволить! Господин Хорнслагер, наверное, на меня рассердится, но я не боюсь! — дерзко заявила она.

— Во имя Реоркса, — ответил он, — я очень не хочу, чтобы у вас были проблемы с мужем; а он счастливчик, должен вам сказать. Для моих товаров нет большей чести, чем украшать вашу созданную для любви фигурку. Я с радостью продам вам двадцать рулонов по той цене, по которой приобрел их сам, если только вы пообещаете мне рассказывать людям, где их приобрели.

— Любые двадцать рулонов? — проворковала Гизелла.

— Мой магазин — ваш, — ответил он, окинув лавку волосатой рукой. Гизелла отдавала себе отчет, что взгляд его намертво приклеился к ее раскачивающемуся заду, когда прошмыгнула мимо него. Даже находя его отталкивающим, она любила внимание, которым ее окружали мужчины. Теперь начался самый ответственный этап сделки. Гизелла неторопливо двигалась среди рулонов ткани, откладывая в сторону те, качество которых ее не устраивало, и расспрашивала продавца о ткачах, цене, красках и сроке службы.

— Но это же не настоящая серебряная нить! — фыркала она, вытаскивая нитку из края очередного рулона.

Пока Тассельхофф наблюдал за торговой сделкой двух гномов, позади него набирала силу настоящая симфония голосов, шума трещоток и свиста свирелей. Обернувшись, Тас понял, что все эти звуки исходят от карусели! Он немедленно рванулся туда, но был остановлен твердой рукой Вудроу.

— Но карусель заработала, — умолял Тас, — Посмотри на нее! Звери двигаются по кругу, то подпрыгивая, то опускаясь вниз. А еще карусель играет музыку!

Вудроу даже не шевельнулся.

— Ну хорошо, тогда пошли вместе, и тогда я уж точно не потеряюсь, — заключил Тас.

Вудроу мельком взглянул на карусель, заинтригованный, но все же продолжал колебаться.

— Не знаю…

— Зато я знаю! — Тас почти кричал. — Пойдем. Гизелла будет рассматривать тряпки все утро. Они все еще спорят за третий сверток. — Он дернул Вудроу за рукав. — Только один разочек. Мы вернемся еще до того, как она заметит, что мы отлучались. Пойдем, Вудроу!

И в конце концов любопытство в Вудроу победило доводы разума. Он оглянулся на Гизеллу и потащился за кендером к карусели.

Рядом с каруселью располагалась вертящаяся мешанина разных механизмов, шкивов, ручек и цепей, с помощью которых, очевидно, приводилось в движение все устройство. И хотя карусель крутилась, лысый и приземистый гном-механик, одетый в длинное, по щиколотки белое пальто и в очках, привязанных к веревочке на шее, мотался взад-вперед с пригоршней гаечных ключей, подкручивал какие-то винтики, дергал за рычаги и стучал по другим механизмам.

— Этоещенеправильно; музыкаоченьмедленная, — быстро, почти неразборчиво бормотал гном-механик; впрочем, это свойственно гномам-механикам. Он дернул за ручку, и музыка, напоминающая заунывную мешанину свистков, гудков и металлического лязга, замедлилась еще сильнее и стала совсем монотонной. Затем она резко набрала обороты и сделалась такой пронзительной, что все городские собаки заскулили от боли. Гном-механик вернул рычаг в прежнее положение, и музыка вернулась к прежнему темпу.

Скрестив руки на груди, гном-механик отошел в сторонку и удовлетворенно кивнул. Но лицо его тут же помрачнело.