Виктор Демуров: Зарницы грозы

Баюн миновал Кожемяковы ворота. Сейчас тепло, лето на дворе, а в памяти его это место отпечаталось, как занесенное снегом. Вон у того столба он был поставлен родителями попрошайничать, едва ему исполнилось два с половиной месяца. Мама и папа в это время лазили по выгребным ямам, дрались со взрослыми котами, отбивались от ворон. Бывало, что крали у людей. Однажды папа принес кусок свеженины, целый, никем не поеденный, не порченый. Летом, рассказывал, можно будет ловить рыбок. Но ни папа, ни мама до лета не дожили. А двух старших братьев Баюна люди забрали еще раньше, поймали, поклали в мешок и унесли. Сам он сразу понял, что незнакомцы подошли не с добром, и забился в щель, откуда его не смогли вытащить, как ни бились.

Вот здесь живет Крошечка-Хаврошечка. Ну, это прозвище ее, а настоящее имя Любава. Ее матушка была вещунья сильная и после смерти родилась говорящей коровой. Соседи Хаврошечки не любят: мяса не ест, в церковь не ходит, бегает простоволосая. Богохульница. А Баюн с ней дружил. Любава ему и братьям нет-нет, да выносила молока с размоченным хлебом.

Мимо следующего терема надо быстро-быстро пробежать. Если хозяин под гонения не попал, то здесь его злющая, страшная авалонская псина. Зовут собаку длинно, заковыристо, для всех она просто Бас или Баска. Учует — всю округу поднимет лаем, и будет пытаться высунуть морду через дырку в заборе.

Дальше овраг. Там Баюн и друзья его любили играть. Заводилами в играх всегда домашние. Они медленные, силенок меньше, но без них не так интересно. Ну погонялись друг за другом, половили бабочек или там повалялись в снегу. А домашние от хозяев и яблочек наслушиваются человеческих новостей да слухов, а потом пересказывают. И уже котята — храбрые воины Беловодья, а птички — лазутчики заморские, и всех их надо поймать. Или дырявая корзина становится кораблем купца Афанасия. Прохожие умиляются, глядя на торчащие из корзины мордочки. Баюн, если кто останавливался, сразу говорил: не надо нас гладить, мы плывем навстречу опасностям в басурманские царства. А еще, бывало, залезут в чьи-то выброшенные сапоги и пытаются бегать, Так изображали тяжелую конницу.

Перебегая дорогу, Баюн едва не попал под сани. Из-под полозьев кота щедро обдало грязным снегом. Ишь, торопится. Думный дьяк, небось. Так и есть — ведро позади саней в синий цвет покрашено.

Вот он, дом Ивана. Кот прыгнул на забор, с забора во двор, забежал в сени и предупредительно мяукнул. Иван сразу вышел ему навстречу и кивнул, словно его и ждал.

— Здрав будь, Баюн, — сказал он. — Пойдем, у меня молоко есть и рыбка. Тебе еще предстоит далекий путь.

Иван-Царевич приютил кота, когда тот остался без родителей. Редко кому из бродячих выпадает такая удача. У одиноких котят же судьба и вовсе одна — мыкаться, пока не попадут на чей-нибудь зуб. В берендейские пирожки, например, которыми мама стращала Баюна, пока была жива. Но берендеев не случилось, а случился добрый молодец с большими твердыми ладонями, в которых Баюн помещался целиком. Котенок залез к Ивану во двор, — забор-то невысокий, — прибежал на запах щей. Не успел найти, где бы чем поживиться, как его самого нашли. Все, подумал, смерть моя пришла. Однако нет. Хозяин зверям лесным и городским друг оказался. И нисколько не удивился тому, что его гость разговаривает.

— Хочешь, — сказал Иван, — живи у меня. Волкам да медведям не особо сподручно ко мне в гости ходить. А скучновато бывает. С людьми я мало дружу сейчас.

От него, от Ивана, Баюн и узнал про Заморье, про королевства, про то, какие Горох с Дадоном гадюки. Слушал, раскрыв рот. Народ Ивановы проповеди осмеивал. Мол, стародавней династии отщепыш, а по-западному — бастард, престола ему не видать, вот и злословит, завидует. Иван же отвечал так: вам какая разница, кто говорит, если говорят правду? Я вам сердца застывшие, в тепловатом сале покоя утопленные, будоражу, вы вину свою чуете, вот и ищете, как вы меня охаять. Вас хоть сам Светлый Князь упрекай, вы и у него в глазах будете соринки искать.

Сторонников у царевича немало было, да только все тайных. Потому что противники кричали громче. А вскоре и вовсе стало опасно быть по его сторону. Гонения начались. Все Ивановы друзья кто куда разъехались, а кота своего, подросшего уже, он отдал старой подруге Ягжаль, чтобы увезла от беды. Та скрывается далеко, не найдут.

— Мне сейчас за пределы царства не выехать, — сказал Иван, наливая Баюну молока. — Царь Горох указ уже издал, Ивана-Царевича не выпускать. С другом по старинке общаемся, голубями.