Степан Кайманов - Практическая антимагия

Лавка знакомо заскрипела. Я вытянулся на ней в полный рост, привычно сунул руки под голову и бездумно уставился в потолок, подсвеченный магическими огнями. Как светлячки, сбившиеся в стайку, они парили под ним в ожидании воли своего творца. Мне было достаточно покрутить пальцем, чтобы они закружились в танце, или, сложив ладони вместе, слепить из них огромный сияющий шар – получить персональное солнце. Но мне давным-давно надоели такие игры, так что я просто лежал и равнодушно смотрел на огоньки, как ребенок – на надоевшую игрушку.

По коридорам с шершавыми стенами гуляло эхо, гоняя знакомые звуки: позвякивали цепи, скрежетали ржавые механизмы замков, доносились приглушенные голоса, иногда крики – в общем, звучала привычная для Барара музыка. Музыка боли, страдания и отчаяния. Все было, как и вчера, как и позавчера, как и год назад, когда меня, Анхельма Антимага, заточили в тюрьму у южных границ Асготского королевства.

«…После пребывания на той стороне нужно отдыхать не меньше трех суток. По возвращении желательно омыться горячей водой с лепестками красной мухоедки и колючками кинхасса, чтобы улучшить кровообращение. В период отдыха для восстановления сил рекомендуется как можно больше есть мяса и рыбы. Также следует пить крепкое вино, дабы его пары уничтожали всякие потусторонние частицы…» – вспомнился отрывок из книги Джима Великолепного.

Сколько ни писалось предупреждений относительно частоты потусторонних путешествий, я, не удержавшись, опять решил прыгнуть. В этот раз не пришлось мучиться в раздумьях о конечном месте полета. Путь лежал на известный постоялый двор.

…Ладони превратились в ледышки, холод, взбираясь по рукам, настырно полз к плечам; дрема с минуты на минуту должна была обернуться крепким сном – свободой для каждого загробного путешественника. Далеко внизу бушевал океан, куда я готовился прыгнуть с высокого обрыва, созданного исключительно воображением. Оставалась самая малость до того, чтобы вновь устремиться в таверну Митрана, когда побитым псом заскулила дверь темницы.

Обрыв, поросший по моему желанию травой, превратился в зеленое пятнышко посреди голубого полотна океана, как если бы я прыгнул выше облаков. Нарушая все мыслимые правила возвращения, я резко разлепил тяжелые веки. И тут же увидел, как с неба на меня падает серый потолок. Будь руки не деревянными, я бы точно ими прикрылся. Выглядело натурально. Но то было первое последствие нарушенных правил потустороннего путешествия. Следом за «упавшим» потолком кровь яростно ударила в голову, заставив перепонки звенеть колокольчиками, а дырку в стене – раздвоиться.

«Чему быть, того не миновать», – мелькнула мысль перед тем, как я грохнулся с лавки лицом в пол.

Перед моими, наверное, безумными глазами замерли весьма знакомые башмаки – чуть почище барарского пола, стоптанные несколько веков назад и серые, как мышиная шерсть. Если Блам не загнал фамильную обувку кому-нибудь из надзирателей, то именно он приперся в темницу с утра пораньше. Как невовремя. Как невовремя.

Вновь проскулили двери, а через мгновение меня бесцеремонно схватили за шкирку, тряхнули как следует, словно пыльный коврик, и усадили на лавку. Блам склонился надо мной, заглядывая в лицо так, будто на нем выросли цветы. Он что-то сказал, но я не разобрал ни слова.

Горячая кровь постепенно оживляла руки. Я уже смог шевельнуть пальцем, когда Блам, предварительно почесав плешь, решил ускорить мое возвращение. Естественно, самым дешевым, легким и известным с седых времен способом. Объяснить заботливому тюремщику, что мое нынешнее состояние далеко от того, в котором оказываются знатные дамочки, заметившие кровь на теле верного воздыхателя, я пока не мог. А в череде звуков «ны», «ом» и «умм» даже лучший эленхаймский языковед вряд ли узнал бы простую человеческую фразу: «У меня не обморок».

Передо мной мелькнула железная фляга, и по лицу потекла прохладная вода. Как ни странно, помогло. Я прерывисто вдохнул, как вдыхают люди, едва не ставшие утопленниками.

– Ожил? – Блам тронул меня за плечо.

Я потряс головой, пошевелил руками и поводил языком от щеки до щеки. Все, что должно было двигаться, – двигалось.

– Вроде бы, – ответил я сипло. – Благодарю.

– Колдовал?

– Не без этого.

Вот уж оседлал загробного дракона, так оседлал. Ощущение такое, будто шлепнулся не с лавки, а с вершины барарской башни. Слизнув кончиком языка несколько капель с губ, я отер мокрое лицо ладонью. Пить по-прежнему хотелось, но вся вода ушла на мое оживление.