Орсон Кард - Хроники Вортинга

"Нет, с такой скоростью мы далеко не уедем, — произнес голос у него в голове. По нетерпению, отразившемуся на лице Юстиции, Лэрд понял, что разговаривает с ним именно она. Язон улыбался, когда она обращалась к нему, и отвечал ей вслух на своем непонятном языке.

— Кто вы такие? — раздался угрожающий голос отца.

Он стоял у двери, ведущей на кухню. Его могучие плечи полностью закрывали дверной проход; на фоне яркого пламени кухонного очага он казался огромным, темным великаном.

— Это Язон и Юстиция, — сказала Сала.

— Кто вы такие? — повторил отец. — Я не потерплю, чтобы мне отвечали голосами моих детей.

Лэрд, услышавший их мысленный ответ, заговорил:

— По-другому тебе и не ответят. Не сердись на нас, папа — они говорят со мной, потому что иначе не могут. Язон только собирается учиться нашему языку.

— Кто вы такие? — в третий раз повторил отец. — Как вы смеете учить моего сына темному имени, сокрытому слову, когда ему еще и шестнадцати нет?

— Что за сокрытое имя? — поинтересовался Лэрд.

Отец не смог заставить себя произнести его вслух. Вместо этого он подошел туда, где Лэрд нацарапал палочкой слово, и затер надпись ногой.

Язон расхохотался, а Юстиция вздохнула. Лэрд, не дожидаясь их ответа, попытался объяснить:

— Отец, я нашел имя Вортинга в книге старого писаря. Это всего лишь название планеты.

Отец отвесил Лэрду пощечину.

— Есть время и место, чтобы произносить это имя, но не сейчас и не здесь.

Лэрд лишь разрыдался от боли — он ничего не мог с собой поделать, он же не привык к такому унижению. Это было слишком жестоко, ведь боль теперь так просто не проходит, а сейчас не огонь, не вода, не дикий зверь — родной отец стал ее причиной. И даже когда первая волна этой боли прошла, Лэрд продолжал всхлипывать и подвывать, как ужаленный пчелой пес.

Внезапно Язон стукнул кулаком по столу и вскочил с табуретки. Юстиция попыталась удержать его, но он успел произнести, запинаясь, несколько слов, значение которых было понятно.

— Имя мое, — сказал он. — Имя это мое может быть.

Отец слегка прищурился, будто бы, присмотревшись повнимательнее, можно было понять ломаный язык. Лэрд перевел для него:

— Кажется, он хочет сказать, что ЕГО имя… в общем, то самое слово.

Язон кивнул.

— По-моему, ты говорил, что твое имя Язон.

— Мое звать Язон Вортинг.

— Меня зовут Язон Вортинг, — поправил Лэрд.

Но стоило Лэрду произнести «Вортинг», как рука отца опять взмыла вверх, чтобы еще раз ударить его. Но Язон оказался быстрее и перехватил руку кузнеца.

— Никто в Плоском Заливе не смеет тягаться со мной силой, — сказал отец.

Язон лишь улыбнулся.

Отец попытался вырвать руку, но Язон едва заметно сжал пальцы, и отец закричал от боли.

Юстиция тоже вскрикнула, словно боль передалась ей. Двое чужеземцев яростно заспорили о чем-то на своем неизвестном языке, отец же, тяжело дыша, сжимал запястье. Обретя способность говорить, он повернулся к Лэрду:

— Мне не нужны такие постояльцы, и мне не нужно, чтобы ты совал нос в запретное. Они сейчас уйдут, а тебе я строго-настрого запрещаю иметь с ними дело.

Язон и Юстиция наконец перестали спорить — как раз вовремя, чтобы услышать последнюю фразу. В надежде убедить кузнеца передумать Юстиция достала из кармана тонкую золотую пластинку и пару раз согнула ее, чтобы показать, насколько она гибка.

Отец взял пластинку. Он сложил ее пополам, затем согнул снова и швырнул о входную дверь.

— Это мой дом, и это мой сын. Вы не нужны нам. Затем отец вывел Лэрда из комнаты и потащил в кузню, где уже полыхал разгоревшийся огонь.

Лэрд трудился там все утро, он был голоден и страшно зол, но беспрекословно исполнял любое приказание отца. Тот прекрасно знал, что Лэрд ненавидит работать в кузне и вовсе не горит желанием узнать секреты кузнечного ремесла. Но мальчик исполнял все, что от него требовалось, как отрабатывал свое и в поле — но не более того. В другие дни отец мирился с этим — но не сегодня.

— Тебе надо многому у меня научиться, — крикнул он, заглушая рев пламени. — Такому всякие чужаки-недоумки тебя не научат!

«Они вовсе не недоумки», — про себя возразил Лэрд. Однако Юстиции рядом не было и его мысленное возражение никто не услышал, а вслух он ничего говорить не стал. Вовремя прикусить язык — этим искусством он овладел давно и в совершенстве.

— Толковый кузнец из тебя не получится, это я и сам вижу. У тебя руки слабые, как у отца твоей матери, да и плечи узки. Я тебя не толкнул?