Елизавета Иващук - Последний штрих

Я не нравилась им, не могла нравиться - мне предстояло отнять у них дочь. Это должно было быть больно, терять единственное дитя. Кристина не умирала, но новая жизнь неизбежно уничтожает прежнюю... Или уместнее сказать - новая смерть?

Меня просили, за мягкими словами скрывая горький приказ, заботиться о Кристине; я, склоняя голову, соглашалась со всем. Они не желали моей смерти, понимая, что другие будут хуже, и просили беречь себя, вновь получая согласие.

Кристина еще была жива - последний шанс изменить выбор. Ей предстояла беседа со мной, и, в случае неизменности решения, смерть. Затем - полноценное введение в новую жизнь. Девочка вышла ко мне, когда ее родители завершили беседу и отошли чуть дальше. Они хотели видеть нас, но не смущать дочь, слушая наш разговор.

Кристина походила на родителей. Выше матери, худощавее отца, со светлыми, пепельного отлива волосами и обычно-красивым лицом. Она не развилась полностью, но едва ли осознавала это, обрекая себя на портретную неизменность.

Я никогда не видела таких голодных и жадных глаз, даже Эльза глядела иначе, чуть мягче и глубже. Кристина не любила меня, она всего лишь жила в изоляции, и впервые видела мертвую прелесть. И была художником.

Она нервничала, и я не могла не успокоить ее - мне было необходимо доверие. Не то, что основано на холодном расчете, иное, идущее от сердца. Я была усталой, нежной, готовой слушать и безопасной; она забывала о волнении. Мне приходилось молчать и говорить, танцуя на грани истины и лжи, наблюдая, как исчезает ее тревога.

Первая часть задания прошла безукоризненно.

Время истекло, я вышла, попрощавшись.

В полумиле от убежища меня захватило безумие. Померещилось в толпе незабытое лицо с жестким овалом и рыжие кудри, поднялся страх, и день умер.

За плечами билось пламя, мерзко-теплое платье путалось в ногах, вязкий воздух забивал легкие. Одна мысль - за что?! Я чувствовала приближение своей кары(неужели за правильную жизнь? За силу?) и бежала, словно сквозь воду. Огонь был все ближе, и в треске пламени мне слышались шаги.

Я бежала, и не было ничего, кроме страха, пламени и душной тьмы, сил не осталось уже давно, тяжелые волосы бились за спиной, длинные пряди, в которые слишком легко вцепиться. Улицы - все же и уже, безумный стук сердца, мрак, ужас, огонь...

Я не могла, но бежала. Знала, что не уйти, и все же не упала на горячие камни мостовой. Слишком страшно, за гранью разбитого разума, выше смятых чувств... Затянувшаяся прелюдия к неназванному кошмару.

Я падала, поднималась и бежала вновь. Пламя почти касалось волос и платья, и резкий рывок выдернул несколько прядей. Я не могла оглянуться, не могла остановиться, слишком велик был ужас...

И меня не стало.

За тьмой следовал свет, безумие же не сменилось разумом, и я попыталась бежать, но не смогла пошевелиться. Что-то звучало рядом, постепенно начала узнавать слова, и тусклое мерцание перед глазами превратилось в знакомую обстановку. Страх затухал, грудь больше не поднималась, пытаясь вдохнуть уже больше столетия ненужный воздух.

Меня успокаивали. Мертвец, убеждающий в том, что все закончилось и бояться не нужно... Странная картина, но я приходила в себя, хоть и не верила ни одному слову.

Мысли постепенно выстраивались в ровные ряды, каждая - на своем месте. Я осознала, что ошиблась, спровоцировав приступ, но мертвые просили меня, и разум вернулся. Не страшно, верно любимая? Мелочь, если сформулировать таким образом... Но я не знаю, что именно стало роковым - смена дозы, новый наркотик, пение, прогулки, девушка, похожая на Хадринн... Ошибка, но где? И страшнее всего - если ее не было, и безумие пробудилось само. Тогда бесполезно бежать, и я могу окончательно умереть прежде своего тела.

Не узнать, пока не стает хуже... Пусть я ошиблась, пожалуйста! О небо, кого я прошу... Ты не в силах ничего изменить, Бог, если он есть, не знает справедливости.

Мертвые покинули комнату, видя, что я успокоилась и не смогу уйти. Не знаю, какое успокоительное мне дали, но оно подействовало слишком хорошо… Кристине обещали все объяснить. Знаешь, любимая, это почти смешно – я до сих пор не знаю, что же случилось в реальном мире, пока мною владели видения. Ответа не избежать, но мне не хочется самой искать его – все скажут другие. Не могу думать. Усталость? Мертвые предупреждали о том, что мне лучше отдохнуть, и вечером попытаться начать работу с новообращенной.

Я не позволю себе спать, но и писать не больше сил.