Гильберт Бриссен - Книга Лазури

— Соусейсеки. — тихо, как спящую, позвал я, — Соусейсеки.

Ресницы чуть вздрогнули, затрепетали, и мы впервые взглянули друг другу в глаза.

— Отец? — прошептала она.

От края до края, куда не упал бы взгляд, простирались поля синих роз. Нежное весеннее солнце то и дело скрывалось за стайками кудрявых облачков, а небо, казалось, можно достать рукой.

Мы с Соусейсеки сидели за столом и пили чай. С тех пор, как она проснулась, прошел, наверное, месяц. Память возвращалась к ней не сразу, а первые три дня она вообще считала меня Отцом. Тяжело было видеть ее разочарование, но она оказалась сильной. Как я и ожидал.

Вспомнив все, Соусейсеки отказывалась говорить со мной. Ей казалось, что сделанное мной отняло последнюю надежду увидеть Отца. Я не стал пытаться что-либо доказать ей тогда, но теперь стоило попробовать объясниться.

— Соусейсеки.

— Да, мастер?

— У тебя было время подумать о случившемся. Что скажешь?

— Мне не следует обвинять вас, мастер, но все же…я не могу вас простить.

— За то, что вместо «темно, холодно и очень одиноко» ты сейчас здесь?

— За то, что там у меня была надежда, а вы ее отняли.

— Быть может, все же перейдем на «ты»?

— Да, мастер.

— И все же, поясни, на что ты надеялась?

— Отец мог починить меня. Вернуть. Как Суигинто.

— Но ты же проиграла и лишилась Розы — мистики?

— Да, но…

— Не стоит, я понимаю.

Глаза Соусейсеки предательски заблестели, она вздрогнула, а затем выкрикнула сквозь слезы мне в лицо:

— Тогда зачем?

Я с трудом сдержался, чтобы не обнять ее, не успокоить.

— Потому что у меня был план.

— План? Запереть меня в собственном сне без всякой возможности уйти? Оставить меня здесь, чтобы я исчезла, когда ты умрешь? Это твой план?

— Если ты не поможешь мне, то так все и закончится.

Кажется, она начала успокаиваться. Все-таки фатализм никогда не был ей чужд.

— Ты все еще хочешь увидеть Отца, после всего, что было?

— Больше всего на свете.

— Тогда вытри слезы и слушай.

— Да, мастер.

— Хоть ты и проиграла Суигинто (мне показалось, или ее губы все же на мгновение дернулись?), но сейчас у тебя есть новое тело и новая Роза Мистика. Никто из сестер не догадывается, что ты снова жива. Я не говорил тебе, но до того, как создать Розу, я говорил с демоном. С Лапласом.

— Демоном Лапласа? — мне удалось ее удивить.

— Да. Он предлагал мне помощь, от которой я отказался.

— Но что он здесь делает?

— Насколько я понимаю, ждет твоего возвращения. А значит, способ есть. И мы его отыщем.

Соусейсеки задумалась. Я ждал, потихоньку прихлебывая ароматный чай.

— Но даже если я вернусь…у меня нет ни кольца, ни Лемпики. Как я соберу Розы-Мистики?

— Никак. Они не нужны.

— Что за бред? Только Алиса может увидеть Отца…

— Ошибаешься.

— Но…

— Выслушай. Во-первых, ты не знаешь, что случилось после твоего поражения. А я знаю.

— Кто-то из сестер стал Алисой?

— Нет. Подробности позже, но суть такова — для того, чтобы увидеть Отца, не нужны Розы-Мистики. Алисой можно стать иначе.

— Шинку была права?

— Да. Но я обдумал и другой вариант. За Алисой придет Отец, верно?

— Верно.

— А если мы придем к нему?

— Невозможно. Я искала его всякий раз, когда просыпалась — и видела лишь однажды.

— Не видела ни разу, но речь не о том. Как думаешь, скрываясь от вас в ожидании Алисы, мог ли он предположить, что в Н-поле его будут искать люди?

— Хм, не думаю. Только куклы способны открыть вход туда.

— А медиумы войти с ними. Ты откроешь вход, а я найду Розена.

— Признаться, я недооценивала тебя, мастер. Твой план настолько безумен, что может сработать.

— Тогда за дело?

— За дело!

Я улыбнулся широко и счастливо, как путешественник при виде долгой дороги. Наконец-то у меня нашлось достойное занятие.

Просыпаться было тяжело. В глаза словно сыпанули песку, живот противно сводило от голода, руки замерзли и дрожали. Я с трудом сел в кровати, опираясь на стол.

Сквозь черные занавески пробивались лучики солнца, выхватывая отдельные детали всеобщего кошмара. Гора коробок и мусора под столом, разбросанные тут и там книги и бумаги, пыль…

Убрать все, побыстрее! Но голова предательски закружилась, в глазах потемнело и я рухнул на пол. Неудивительно, но досадно, не правда ли?

Зрение возвращалось с трудом. Моя голова лежала на чем-то мягком и теплом, а боль постепенно утихала.

— Ты так меня напугал, мастер. Мне показалось, что ты умер.