Гильберт Бриссен - Книга Лазури

Поразительно. Даже на пороге смерти человек отчаянно пытается выбрать для ухода способ, по его мнению, наименее недостойный.

Боли, однако, не было. Было холодно и мокро. Я ждал и боялся, а лужа хрюкала и облепляла мое плечо все сильнее и сильнее.

Потом на него села муха — во всяком случае, мне так показалось. Я приоткрыл один глаз, но сперва не увидел ничего. Ощущение повторилось. Сверху что-то упало. Я скосил глаз и увидел тонкий ручеек черной пыли, сыпавшейся откуда-то сверху. По цвету она напоминала мою чешую. Я вспомнил, что именно туда уносились облака пепла, в которые обратились мои двойники.

Липкий ком вокруг моего плеча рос. Скоро он начал походить на воронье гнездо. Я лежал неподвижно, гадая, что за хрень такая происходит в этой отдельно взятой точке Вселенной. Постепенно меня это начало забавлять. И забавляло. Пока сверху не упала последняя чешуйка.

И вот тогда-то мешанина крови и праха, исторгнутая мной из собственного тела произвольно и непроизвольно, зашевелилась, забурлила, пошла волнами — и решительно запросилась назад…

Это было дико, шокирующе омерзительно и до усрачки больно. Ноготь, врастающий со скоростью истребителя — вот что это было. Я заорал, как резаный. Я перевалился через край и рухнул вниз, на другую дверь. Я катался по ней, комкая ленту в кулаке, и выл, пока жуткая масса вгрызалась в меня сотнями тонких вьющихся спиц, переплетавшихся и расходящихся по культе. Красный туман застилал мне глаза — и в этот раз это не было красивой метафорой.

Я кричал, пока до меня не дошло, что я кручусь и молочу в несчастную дверь уже двумя кулаками.

И это окончательно меня доконало.

«На-ла, ла-ла-ла-на-на…»

Коракс

Какие бы подозрения и домыслы ни царили в умах моих спутниц, увидеть Отца стариком им было нелегко. Обе опешили — те крохи памяти, что бережно хранились ими, говорили совсем о другом облике. Время не щадило Розена когда-то, но сквозь года он пронес не свежесть и силу молодости, а царственное величие благородной старости. Его одежды подошли бы монарху в изгнании — белое и красное, снег и пурпур.

Кукольник не тратил времени на слова. Он сделал несколько шагов навстречу, протягивая руки к пришедшим дочерям. Они вспомнили — не могли не вспомнить, ведь за лицом старика на мгновение промелькнуло молодое лицо, почему-то удивительно напомнившее мне Анжея.

Суигинто качнулась вперед, ее крылышки встрепетнулись, несколько мгновений что-то боролось в ней, но затем она как-то странно всхлипнула и бросилась к Отцу. Розен опустился на колено, обнял ее, но смотрел все же на нас. На Соусейсеки, которая так и осталась стоять рядом со мной.

— Lapislazuli. - его голос перекатывался по Н-полю глубоко и мягко, чаруя и околдовывая, — Lapislazuli Stern.

Соу лишь опустила глаза, чтобы не встречаться взглядом с Розеном.

— Я пришла попрощаться, — сказала она тихо и горько. — Хотя и не имела права.

— Лазурь, — снова мягко позвал старик, — Пусть твоя Роза у другой, но ты моя дочь.

— Все мы подвели тебя, Отец. Среди нас нет достойной Алисы. Каким бы ни было твое решение…

— Вы все делали неверно, — Розен поднялся, держа Первую на руках. — Знали, чувствовали, что не должны, но продолжали. Но я не виню вас.

— Но Отец, ведь мы рождены для Игры… — подняла голову, заглянув ему в лицо, Суигинто. — Разве не Алиса была твоей мечтой?

— Глупцам — глупые мечты.

Куклы едва не ахнули от подобного признания, а я почему-то остался равнодушен. Старик был прав — контракты с той стороной не кончаются добром, какими бы не были их условия. Но продолжать ему не дали. Дверь распахнулась и новые гости вступили в зал, а следовавший за ними ветер заставил трепетать ткани одеяния мастера.

— Kanarienvogel, — голос мастера тоже трепетал, — Jade Stern, Reiner Rubin. Все ли здесь?

— Нет, Отец, не все, — раздался тихий голос, которого я не узнал — но, видимо, не узнал лишь я.

Первым из мрака вылетел золотистый огонек и завис над полом, разбрасывая в стороны крохотные искры. В наступившей тишине где-то далеко послышались шаги — не быстрые, но стремительно приближающиеся. Слитный вздох изумления вылетел из четырех грудей. Соу вдруг подалась назад, прижавшись спиной к моей ноге, и я, машинально сжав ее ладошку, ткнувшуюся мне в руку, впервые за эти месяцы остро ощутил ее испуг.

И лишь Суигинто не обернулась.

Неяркий свет упал на подол платья цвета зари.

— Здравствуй, Отец. Извини, что задержалась.

Мне показалось, что кто-то всхлипнул.