Василий Горъ - Законник

— В самой середине Ледяного хребта… В долине Красной Скалы…

— Они горцы? — искренне удивился равсар.

Иарус кивнул.

— Что ж… Тем интереснее будет наша охота…

Разбег, толчок, несколько мгновений полета — и я с разгону влетаю в ледяную воду озера с забавным названием Русалочье Царство. И, выдохнув из легких весь воздух, опускаюсь на илистое дно. А потом принимаюсь считать удары сердца.

Десять… двадцать… тридцать… сорок… — время тянется медленно, как еловая смола. Стук сердца становится все чаще и громче, в груди начинает жечь от недостатка воздуха, а русалки все не появляются: видимо, я для них либо слишком молод, либо слишком трезв, либо слишком жилист. Досчитываю до двухсот, потом в последний раз вглядываюсь в темную, почти черную толщу воды, и, с силой оттолкнувшись от дна, устремляюсь вверх, к поверхности, разделяющей царство русалок с миром, в котором живем мы, люди…

— Жалеете вы себя, ваше сиятельство… — в голосе Рыжего Лиса, донесшемся до меня с берега, звучит неприкрытая издевка. — Будь здесь Кузнечик, вы бы сейчас ныряли до посинения…

— Жалею? — восстановив дыхание, ухмыляюсь я. — Так я задерживал дыхание на полном выдохе, а не на вдохе… Разницу чувствуешь? Впрочем, о чем это я? Марш в воду — попробуешь сам…

— Мне нельзя, ваша светлость! — страдальчески вздыхает десятник. — Буквально через минуту-полторы мне надо будет менять Молота…

— Ничего страшного! — Я подплываю к берегу и, нащупав ногой дно, встаю: — Его сменит Бродяга. Или Игла…

— Они не смогут вымотать Тома так, как это сделаю я… — Лис делает еще одну попытку выкрутиться. И, увидев, что я поднимаю бровь, сокрушенно вздыхает и принимается стягивать с себя кольчугу: — Эх… Вот так всегда… А я, может быть, с детства не люблю воду…

— Расскажи это девкам из придорожных трактиров… — усмехаюсь я. И, дождавшись, пока воин зайдет в воду по грудь, добавляю: — На счет два — выдыхаешь. Потом ныряешь и терпишь до последнего. Кстати, это упражнение тоже придумал Кузнечик. Так что при случае можешь его поблагодарить… Готов?

— Да, ваша светлость…

— Раз… Два… — Моя правая нога с разгону втыкается ему в солнечное сплетение, и пытавшийся схитрить десятник складывается пополам: — Я сказал, полный выдох, Лис!!!

Воин изображает гримасу раскаяния, послушно выдыхает весь воздух и погружается в воду. А я прислушиваюсь к звукам, доносящимся с поляны, которую мы выбрали местом для ночевки.

Судя по темпу, с которым там звенит сталь, Том все еще держится. И держится неплохо. Впрочем, ничего удивительного в этом нет — последние месяцев восемь дали ему гораздо больше, чем три с половиной года, которые он прозанимался у Низала Финта и Фалько Рубаки.

Нет, ничего плохого об этих мастерах я сказать не могу — они действительно дают неплохие навыки владения мечом или топором. Только вот те, кто к ним обращается, развиваются крайне медленно. На мой взгляд, в основном потому, что эти двое, пытаясь заработать денег, одновременно тренируют группы по восемь-десять человек.

В случае с Томасом Ромерсом все иначе: на одного моего оруженосца приходится несколько десятков учителей. Каждый из которых кровно заинтересован в том, чтобы «ученик» максимально быстро научился выживать. Поэтому каждая ночевка или дневка начинается и заканчивается одинаково. Тренировкой.

Том не сопротивляется. Вернее, не так: Том занимается. И занимается с таким фанатизмом, что уже заслужил свое первое прозвище. А это для воинов Правой Руки равносильно признанию его своим.

Да, для самого настоящего графа, пусть и хранящего инкогнито, прозвище «Коряга» звучит не особенно благозвучно, но Том носит его с гордостью. Зная, что вместе с ним заработал не только уважение лучших воинов Элиреи, но и постоянное место в строю…

…Лис выныривает через сто семьдесят восемь ударов сердца. И, судорожно втянув в себя воздух, криво усмехается:

— Кузнечик… — вдох, — редкая… — выдох, — сволочь… — вдох. — Будь… — выдох, — я на вашем… — вдох, — месте, — выдох, — я бы его… — вдох, — прирезал… — выдох, — еще, — вдох, — в детстве…

— А что, тебе не понравилось? — интересуюсь я. И, выслушав возмущенную тираду, в которой Лис подробно описывает детские травмы, которые могли сказаться на психике моего учителя, неторопливо бреду к берегу. Решив, что ничего нового он мне не скажет…

— Он хочет еще, ваша светлость! — доносится с опушки леса.