Дмитрий Браславский - Игры чародея, или Жезл Ниерати

«Монастырь, пожалуй, мне и самой ни к чему, а вот от поместья я бы, откровенно говоря, не отказалась, — подумала Мист. — Небольшого такого. Чтобы розы вдоль дорожек… Или нет, не розы. Парк пусть будет тенистый, как бы дикий. А в глубине — озеро. И русалка при нем, чтобы гости не расслаблялись».

А Бэх, помолчав, продолжила:

— Если, конечно, враги достойные. Но здесь уж нам грех жаловаться…

Дорога в последний раз вильнула, огибая стоящие на пути тополя, и наконец вырвалась из леса.

Замок Белой Совы предстал перед Уларом во всей красе. Правда, поначалу он показался магу не столько красивым, сколько… странным. Цитадель нависала над обрывом, точно безумный архитектор намеревался напоследок столкнуть ее в ущелье. Так… да так просто-напросто не строят! С одной стороны — обрыв, с другой — гладкая, как щека младенца, площадка. Ни рва, ни подвесного моста.

Лес, правда, почтительно отступил. Но и тот слишком близко, чтобы вовремя обнаружить угрозу.

Замок казался игрушечным, ненастоящим. И в то же время Улар не сомневался, что, приведи сюда королева Илайя всю свою армию, ей бы пришлось изрядно повозиться, прежде чем ее штандарт взвился бы над этими башнями.

Взглянув на еще по-летнему яркое солнце, лунный эльф пришпорил выносливую горную лошадку. Найлэн хотел поговорить с ним до того, как прибудут остальные, а скоро уже полдень.

Насколько Улар помнил, замок построили задолго до рождения отца Найлэна, старого Сеарги тен Денетоса. В Круге поговаривали, что чародей он был никудышный, зато оборотень — первоклассный. К тому же верный семейным традициям — вот только полярная сова под Вилларом смотрелась столь же безумно, сколь и его замок. Однако когда вилларская манипула оказалась брошена против высадившихся на побережье гаррасов, даже варвары вынуждены были признать, что Сеарги своей храбростью и хитростью творил истинные чудеса.

А вот Найлэн уродился во сто крат более талантливым магом. Лунному эльфу, предки которого по крупицам собирали остатки дарованных Эккилем знаний и веками оттачивали свои умения, бесцельная растрата такого дара казалась верхом безалаберности.

Еще в детстве Найлэн прославился тем, что на четвертом году пребывания в знаменитой школе Глубоких Корней сотворил гомункулуса, который исправно корпел вместо него на занятиях, покуда туда по чистой случайности не наведался один из магов Созвездия.

Найлэну не исполнилось и двадцати, когда, получив долгожданное наследство, он оставил учебу и буквально за полгода стал главным предметом обсуждения в прибрежных кабачках по всей округе. Попойка следовала за попойкой, а что в состоянии учудить пьяный маг, которого боги воображением не обделили, — и подумать страшно. Помнится, на одной из таких пирушек Найлэн с хохотом развоплотил старого дворецкого своего отца, и с тех пор бесплотный дух несчастного так и скитается по замку, пугая гостей.

Казалось бы, прошла всего пара десятков лет… Улар никак не мог привыкнуть, что за то время, пока эльф едва успевает повзрослеть, иные из его друзей уже отправляются в могилу. Вот и Найлэн… Остепенился, взялся за ум, библиотека — одна из лучших в Круге. Что-то там такое рассказывали про него… То ли Орробу увидал в зеркале с утра пораньше, то ли папаше пришлось с Бесплодных равнин наведаться, чтобы сынка образумить, да только Найлэн с головой ушел в эксперименты — и такие, что теперь даже птицы стараются лишний раз не появляться над стенами его замка.

Вот разве что умения оборачиваться он, похоже, не унаследовал. Ходили слухи, что из всех отпрысков Сеарги оно досталось лишь младшей дочери. Но слухи, не более того, — любые попытки заговорить о сестричке Найлэн душил в зародыше, отделываясь общими словами: спасибо, все хорошо, изредка видимся, да, заезжала на днях… Но даже имени ее Улар не знал.

Ворота с недобрым скрипом распахнулись. Лунный эльф почувствовал, как тело на мгновение окутал холод: в надвратной башне приглашающе замерцал огонек телепорта.

Лошадка вступила в тень ворот — и оказалась в теплом подземном стойле, расседланная, перед полными яслями. Почуяв нежить, она недовольно фыркнула, но конюх оказался из плоти и крови, да и овес выше всяческих похвал, и мало-помалу коняга успокоилась.

Всадник же перенесся в гостевые покои, где его уже ждала бадья с горячей водой. Покуда он плескался, его одежда и сапоги словно сами собой очистились от пыли и грязи, и не прошло и получаса, как он уже следовал в обеденную залу за пушистым оранжевым комочком, предупредительно попискивавшим в полутемных коридорах.