Райдо Витич - О чем молчит лед

— Что же он успел натворить за это время?

— Многое, — вздохнул Волох. — Смотри славница, — развернул рулон шире, открывая взору рисунки разных ипостасей нагов. Один вид был известен Дусе, второй нет.

— Это наг, а это нагайна. Наг холоднокровен, неистощим, питается энергией любой, так же ягодами, мясом не брезгует. Но ежели живое то. Падаль не признают. Лиса к примеру бежит — может съесть, а ежели мертвая лежит — близко не подойдет. Суть его тепло брать, вот он и высасывает душу и тепло из тела живого, а человечье тело к тому же и силы ему дает энергетическу.

— Как же душу высосать можно? — подивилась девочка.

— Не саму душу, девонька, ее энергетические останки, субстрат. Видишь ли, душа она ж как тело, несколько покровов имеет. Часть ее с телом остается, как энергия с нашими вещами, часть фантомами мыслей и идей в покрове земли остается, чтобы не сгинуть вовсе, а к другим прийти в нужное время, часть уходя к истоку осыпается как пыль на цветы, траву, на животных вона оседает. Потому и запрет Щуры положили: не губить растения без надобности, букашек щадить, не бить животину, мясом не питать тело свое. То худо и подумать — себя ж али родича едим. А наг-то те остатки до донышка подбирает ничего не оставляя. Морокой владеет. Поставь его посредь крепища и захочет — плясать станем, нет — сами в руки ему отдадимся. Конечно не все, есть те, что отродясь его мороке неподвластны.

— Как же анжилоны солнечные?

— Я про тех говорю, что вовсе их не имеет. Мы только ими и спасены, а еще колами защитными. Они снизу доверху щит ставят, пронзают недры силой своей и до самой прародины идут. Супротив этой силы ничто наг. Нагайна хуже во сто крат. Еже ли тот летать может на потоках, скрываться, сделавшись невидимым, то на короткий срок. Женки-то их сильнее будут. Те летают и огнем стреляют, как мокроту недужные отхаркивают. Тем теплом они нага и приманивают. Но не всяка всякому подходит. Выборочны они дюже, заковыристы в этом деле. Нагайне крепище спалить — раз дунуть. Сильны они дюже.

— Неужто нет у них слабых мест? Как же извести их можно?

— Есть у них уязвимое место — голова. Но попробуй отсечь ее — капюшон-то в чешуе а по ней рез скользит как водомерка по болотцу. Да и поднимается взрослый наг на хвосте до вершины сосен — поди достань. Гибки — страсть. Хребет-то из хрящей, артерия главная в них проходящая, крепка что сталь. Ежели гуртом наваливаться на нага, копья всаживать в грудь — то можно осилить, свалить, а после голову отсечь, но то взрослый наг не дозволит — оморочит прежде чем оружие применишь, и всех умертвит. Пошевелиться не успеешь. Поранить — толку мало — в миг заживает, а отсеченные хвост там, рука, вновь у них отрастают. Зрят как при солнце, так и при темноте едино. Ночью глаза красным горят, а тело бывает, голубым светится. Чувствуют тонко, мысли считывают до самого донышка души проникая. Тепло им благо, холод тоже не помеха. Живут не счесть сколь лет. Други их кады потому други, что супротив нагов пшик. Зловредны не в меру и столь же алчны. Наги им дозволяют каменья и злато в своих недрах брать, не отбирают, что те себе складывают. Каты что муравьи: с утра до ночи снуют — работают, добывают все блескучее. Мороком владеют на уровне лесовичков. Захотят, невидимы станут, захотят, покажутся. На поверхность редко ходят — солнце для них губительно, чахнут они от него, гниют. Но больно лакомиться любят. Ягоды, мед, молоко уважают. Было, народ дивий да арий даже дружил с некоторыми. Но больно норов у них зловреден. Обидчивы жутко, за любой взгляд косой или упаси тебя Щур, за камешек им понравившийся, закусать готовы и по одиночке, и вместе. Тут у них обще дело. Одного тронь — все племя в миг примчится. Изведут насмерть, а то и семью всю, не только виновного в одном им понятном. Зубьев два впереди, большие как у бобра. Голова что луковица. Сами росточком … по колено мне будут. Да не гляди, что малы. Коль взялись так изведут в раз. Не измучают так загрызут, али всем племенем разорвут на части, али затопчут — едино им. Покуда не добьются своего, не успокоятся. Пристанут — не избавишься. Вот таки други у нагов.

— Один другого краше, — вздохнула девочка. — Рарог сказывала — у врат они. Как же пройти нам, как с ними справится?

— Было у нас оружие супротив навьев детей, как и любых других ворогов. Им их и сдерживали. Но минули времена смуты и тот РИОМ исчез, не сыщешь сейчас-то вовсе. В Да-Арте может и был, да где она? На себя уповать надобно, а не о том, что было печалиться. Есть одно средство кроме анжилонов да оружия аки ведовского так и явного. Кровь нага. Страшная вещь, девочка. Чем боле душ наг взял, тем сильнее стал, а сила та в крови содержится. Оружие обмакни — ничто его не сгубит: ни время, ни камень, ни слякоть ржой не возьмет. Эолы та кровь силу держит. Если ею круг солнечный на груди начертать — не подойдет наг с плохим умыслом. Своих они чуют через века и пространства, и не убивают. Мысль была, что запах у крови особый, в иной плоскости ином мире осязаемый. Покалечить могут, да, но ежели однополые: кровь того, что тобой использована и того, что напасть решил, а ежели нагайна, а у тебя кровь нага, то вовсе не тронут, а и бывало, помогут. Правда после помощник этот в дружи будет метить, гнездо поблизости совьет и сторожить тебя станет. Тут уж, что хуже не сказать. Наги же что кады — что в голову втемяшилось, то, до последнего делать станут. Случай был, здесь описан, — похлопал ладонью по разложенному свитку. — Мужа одного таким способом заговоренного, наг извел. Уж что не творил: по пятам как щеня ходил, все крепище золотом и каменьями засыпал, невесту убил и дружей сгубил. На силу от него избавились. Так что есть способ да как палка — о двух концах.