Андрей Астахов - Крестоносец

- Так назывался меч из легенды о Зералине, - сказала Домино. - Он был Первым капитаном народа Денар. Когда его сын Улайн и дочь Донн погибли в сражении с нечистью, он приказал кузнецу выковать меч и назвал его в честь погибших детей. Он поклялся, что однажды вернется на берега Калах-Денара и освободит страну от врагов.

- Красиво, - задумчиво сказал Энбри. - Это что за автор?

- Автор? - Домино посмотрела на нашего друга.

- Я хотел спросить - у кого вы это прочитали?

- Это легенда, - ответила Домино. - Всего лишь легенда.

- Ага, это квента, Энбри! - заулыбался Арсений. - Домино, хорошее начало!

- Донн-Улайн, - Энбри так это сказал, будто пробовал слова на вкус. - Это что-нибудь значит?

- У эльфов принято менять имя ребенку при достижении им совершеннолетия, - ответила Домино. - Улайн был последним ребенком Зералина, потому и получил это имя. По-эльфийски Uhlainn значит "последний". А Donn на языке эльфов означает "надежда".

- То есть получается "Последняя надежда"? - Энбри расплылся в улыбке. - Великолепно. Просто отличное название для меча и со смыслом.

- Меч получается женского пола, - с ревнивым проблеском в глазах заметила Алина.

- А разве женская красота - не самое грозное оружие в мире? - возразил Энбри. - Итак, приступим к крестинам!

На лезвие меча был вылит стакан пива, потом Энбри провел клинком над пламенем костра и громко провозгласил:

- Нарекаю тебя Донн-Улайн, совершенное творение кузнеца! Отныне ты часть меня, и я не расстанусь с тобой никогда!

- И за это надо выпить, - изрек Арсений, разливая по стаканам пиво. - Эвальд, включи музыку!

- Слушай, ты это сама придумала? - спросил я Домино. - Классная история про капитана Зералина и его меч.

- Да, - сказала она с улыбкой. - Считай, что я придумала это сама.

- Ты бы с Михалычем поговорила. Он у нас фентези пишет, глядишь, соавторами станете.

- Ты ведь не это хотел сейчас сказать, Эвальд.

- Правильно, не это, - не в силах противостоять очарованию мгновения, я потянулся к Домино, чтобы поцеловать ее, но она, хихикнув, остановила меня, коснувшись пальцами моих губ. - Я по тебе с ума схожу.

- Так вот сразу?

- Я люблю тебя, Домино. Ты уже должна была это понять.

- Я поняла.

- Тогда почему?

- Потому что я не могу.

- Значит, ты...

- Давай не будем говорить на эту тему, Эвальд.

- Я все понял. - Мне вдруг все разом стало безразлично: и пиво, и шашлык, и меч Энбри, и весь этот гребаный пикник. - Динамо в чистом виде. Ладно, заплакать не будем.

- Ты такой ребенок, Эвальд! - Домино коснулась моей руки. - Радуйся тому, что имеешь, и не думай о грустном. И я вовсе не хотела сказать, что ты мне не нужен. Просто ты меня совсем не знаешь.

- Мне кажется, я знал тебя всегда.

- Это только кажется. Давай пить пиво и слушать музыку. И думать только о хорошем...

Эту рожу я бы узнал из миллиона. Костян Позорный, собственной персоной.

Выследили-таки, сволочи.

Две недели я играл с кодлой Костяна в кошки-мышки. С того самого момента, как шкет из седьмого класса подвалил ко мне на перемене и сообщил с самым важным видом, что "Костян тебе привет передал". Это было объявление войны. За пару дней до этого я вмешался в Костяновы дела, вступившись за пятиклассника, у которого шпана в раздевалке требовала деньги. И Костян решил навести в своей епархии порядок. Эвальд Данилов из десятого "Б" был приговорен.

Две недели мне удавалось не встречаться с охотившейся на меня шпаной. Это было просто: я дожидался, когда из школы уходят учителя, и шел до остановки с ними. Задавал вопросы по предмету, старательно изображал интерес, и буквально спиной чувствовал, как шакалья стая следует за нами, стараясь не попадаться на глаза. Я замечал, как они выглядывают из подъездов домов вдоль дороги, как по двое, по трое прогуливаются вдоль улицы, делая вид, что я их совсем не интересую. А потом ко мне подошел Славян Бусыгин, наш главный школьный бандюган, и сказал с ухмылкой:

- Чо, правдушний, за учителкины юбки прячешься? Ну-ну, давай дальше, прячься. Скоро все девченки в школе узнают, какой ты мужик. Все равно тебе хана.

Сегодня в школе педсовет, и я решился. Дальше это продолжаться не может. Глупо, наверное, но или я убью в себе страх перед Костяном и его отморозками, или этот страх убьет меня. Хватит с меня потных ладоней, вздрагиваний от любого громкого звука, сердцебиения и поганых мыслей...

В рюкзаке у меня вместе с тетрадями и учебниками лежит силикатный кирпич. Не ахти оружие, но если моим рюкзаком как следует въехать по репе, мало не покажется.