Елизавета Дворецкая - Перст судьбы

Но чем короче становился день, чем более приближался Корочун, тем сильнее замечалось оживление. Снова стали на павечерницах вспоминать, как оно было в прошлую зиму, хихикать, обмениваться намеками и попреками, непонятными для непосвященных, а молоденьких девчонок, для кого эта зима первая в девичьей «стае», строго наставлять: смотри, не выходи в Корочун из дома! Которая «волкам» в лапы попала — после не пеняй!

Сегодня павечерницы нет — девки сидят по избам. Только одна баяльница ходит, словно выслеживая подступающий Корочун, загодя одетая в рубаху из разнородных шерстяных лоскутов и накидку из двух сшитых мехом наружу волчьих шкур, с хвостом позади и оскаленной мордой на голове поверх платка.

Вот на том берегу загорелся костер, будто просыпающийся Корочун открыл один глаз. Может быть, это они, Селяня и его «стая». В следующий раз она застала на том берегу уже три костра, потом их стало пять. Вокруг каждого из них грелась пришедшая из лесу «стая», не смея до наступления темноты перейти реку-границу. Сейчас они еще на Том Свете. Только темнота станет Калиновым мостом, проложит «волкам» дорогу сюда. А пока костры горели на том берегу, обложив Ладогу, будто осаждающее вражеское войско, и жутко было видеть эту призрачную рать из Закрадного мира. Надвигалась тьма, лишь желтел среди темно-синих туч западный край неба.

Потом она шла по своим же следам домой. В большой Домагостевой избе сейчас было людно: все невестки собрались с малыми детьми, чтобы пережить страшный вечер под крылом у свекрови. Милорада и Яромила лепили и сажали в печь пироги — готовые уже дожидались в кадке под рушником, — Никаня и Тепляна болтали, держа на коленях шитье, Остряна покачивала маленького Гостяту. На полу возились дети. Огник и Дивуля, старшая дочка Остряны, были почти ровесниками — им кончался третий год, Братоне уже было три с половиной, а Молчана держала на руках годовалую дочку Тепляны, свою внучку. Ложечка внесла в большом глиняном горшке куски жареной свинины, поставила на стол. С тех пор как она стала уже почти невестой молодого варяжского князя, в ней никаких перемен не появилось; она все так же была послушна, молчалива, но часто ходила к тому варяжскому волхву с выбритым лбом, и они вместе пели что-то непонятное. На них уже начали коситься: кто знает, что они там поют, каких навей призывают?

На столе, на подстеленной соломе, стоял под особым рушником большой священный хлеб, тоже называемый корочуном. Милорада пекла его, надев рогатый убор, вывернутый овчиной наружу кожух и рукавицы, чтобы привлечь в наступающий год богатство для дома. Круглый, с плетенкой из полосок теста сверху, пшеничный корочун сиял, будто особое зимнее солнце: в середине в нем была сделана ямка с насыпанными в нее зернами пшеницы, ячменя, ржи, овса, а окружал его пышный жгут из льна. Домочадцы невольно принюхивались к сладкому запаху свежего хлеба, но — увы — пока только души предков могли наслаждаться угощением, а людям придется подождать еще шесть дней: есть корочун можно только начиная с первого дня нового года. В печах сидели еще четыре маленьких хлеба — «корочуновы братья», которые кладут на углы стола, чтобы корочун не оставался на ночь один и не скучал. Говорят, что ночью священный хлеб и его братья разговаривают между собой, и если подслушать их разговор, то узнаешь, какая жизнь будет в новом году, кто умрет, кто замуж выйдет. В детстве Велемила с сестрами не раз пытались подслушать эту беседу, но то ли засыпали, то ли шум за окном мешал — ни разу ничего путного не услышали. Глядя на священные хлебы сейчас, она вдруг подумала: еще, что ли, попытаться? Любопытно все же, выйдет она наконец замуж?

Велемила снова потянулась к заволоке — посмотреть, сильно ли стемнело. И услышала, как скрипнула дверь, потом застучало в сенях — кто-то отряхивал снег. Свои все дома, но собаки не лаяли — стало быть, частый гость, привычный. Или…

Вскочив, девушка метнулась к двери, и как раз в это время раздался тяжелый, многозначительный и размеренный стук.

— Кто там? — вскрикнула она.

Все женщины в избе разом замолчали и застыли кто как был.

— Корочун! — раздался глуховатый, уверенный и веселый голос. — Отворяйте, а не то всех съем — и старух, и молодух, и девок!

Женщины переглянулись, раскрыв рты. Остряна пискнула, крепче прижав к себе ребенка. Все они подумали одно и то же, причем каждая решила, что этого не может быть. Но Велемила уже распахнула дверь. И завизжала, прыгая на месте. Света из избы падало мало, но ей и не требовалось много, чтобы узнать пришедшего. За порогом, обсыпанный снегом, в длинном кожухе, огромный, как медведь, в сдвинутой на затылок шапке, стоял ее старший брат Велем.