Елизавета Дворецкая - Перст судьбы

Но умный Стоинег, проводив гостя на подобающее ему место среди старейшины, шепнул пару слов брату Доброне, и изборского князя не выпускали из-за стола далее чем в нужной чулан, провожая даже туда в знак большого почтения. Но поскольку все были порядком пьяны, то и в этом никто не видел ничего особенного. Пировали пышно: перечисляли, как положено, родословие новонареченного во всех коленах, пели сказания о его прославленных предках. Вышеслав через некоторое время повеселел, вспомнив, что ему-то никто не мешает следующего же внука тоже назвать Гостивитом. А поскольку ильмерские Гостивитовичи унаследовали не только имена, но и владения рода, то у них будут все преимущества в борьбе с «варягами», как ладожан презрительно именовали за слишком тесную дружбу и родство с заморским племенем.

Молодежь тем временем веселилась по-своему: быстро прикончив пироги, принялись за игры. За время предзимья молодые варяги обучились этому нехитрому искусству, и даже те, кто почти не понимал по-словенски, хохотали над стараниями «слепого козла» найти по углам и под лавками того, кто ударил его по спине, или тщательно выговаривали по примеру остальных: «Мышка, мышка! Продай уголок!» От тесноты, по причине которой все постоянно друг с другом сталкивались, было еще веселее. Всяких игр у Велемилы и Селяни, распоряжавшихся гуляньем, было в запасе множество, и особенно Стейну понравилась та, что называлась невообразимым словом «кулючки». Несмотря на свое уже неплохое знание словенской речи, он не мог вообразить, что оно значит, да и Велемила только смеялась, если он ее спрашивал об этом. Да какая разница, что оно значит? Главное, что весело!

Поначалу «кулючкой» был Селяня: баяльник или баяльница всегда показывали пример, обучая тех, кто не умел играть. Он уселся на пол, а прочие живо завалили его шубами, кожухами и свитами, так что парень превратился в какую-то гору шерсти и шкур. Его голос из-под кучи теплого платья доносился глухо, и не удавалось разобрать почти ни одного слова в той бессмыслице, которую он нес:

Когда он только начал гундеть, Велемила живо схватила Стейна за руку и потащила за собой. Остальные врассыпную бросились прятаться: под столы, под лавки и на лавки, в углы, за печку, в сени и на гульбище. Все искали укромные уголки, кто поодиночке, но больше парами. Велемила, как самая ловкая, первая успела захватить угол за печью, откуда было хорошо видно «кулючку». Под ворохом кожухов Селяня был похож не на человека, а на какой-то домовой дух — без лица, без глаз, мохнатый ком, смутно шевелящийся при свете лучин, бормочущий что-то непонятное. У Стейна кровь похолодела в жилах, было жутко, но еще более весело, потому что Велемила сидела на полу рядом с ним, из-за тесноты крепко к нему прижавшись, и ее волосы касались его лица. Глядя, как жуткая «кулючка» медленно встает, Стейн обхватил Велемилу сзади обеими руками, будто хотел защитить от этого чучела, и чувствовал, как у нее бьется сердце. Она одной рукой накрыла его руку, но вроде бы не возражала, и тогда он, опустив веки, прижался лицом к ее теплому затылку и забыл обо всем на свете, в том числе о проклятой «кулючке». Вот бы она век сидела там, бормоча свои заклинания, а они оставались в этом темном углу.

«Кулючка» тем временем поднялась на ноги; кожухи падали с нее, как лишние шкуры, обещая явить миру нечто жуткое и грозное. Но одна чья-то вывернутая шуба осталась на голове, заслоняя обзор. «Кулючка» вслепую двигалась по избе, ощупывая столы и лавки в поисках добычи, но играющие, попискивая от смеха и веселой жути, отдергивали руки, ноги и полы, прятали головы, уворачиваясь из-под ищущих рук «кулючки».

Велемила вдруг повернулась, так что лицо ее оказалось совсем рядом с лицом Стейна. Почему-то она уже не улыбалась, ее лицо, едва различимое в темноте дальнего угла, было спокойно, но Стейну она сейчас показалась красивой, как никогда. Девушка подняла руку, провела кончиками пальцев по его щеке, потом потянулась к нему и поцеловала в губы таким долгим и горячим поцелуем, что все вокруг поплыло, а по жилам хлынул жар томительного желания. Стейн прижал ее к себе, стараясь продлить поцелуй как можно дольше, и оба они не услышали ни тяжелых медленных шагов, ни шороха шкур, пока мохнатая лапа не упала на голову сперва Велемилы, потом Стейна, на ощупь отыскивая кого-нибудь.

К счастью, через длинный рукав кожуха Селяня не мог нашупать, где кто, и не понял, в каком положении их застал. Но Велемила успела опомниться и отстранилась, пока остальные не разглядели из своих углов, что новая «кулючка» поймана, и не начали кричать.